К теме "выставки зверств" (если воспользоваться названием романа английского фантаста Джеймса Грэма Балларда об иррациональной жестокости американского общества) Шекли обращается неоднократно. "Седьмая жертва", "Бесконечный вестерн" — это рассказы об игре в смерть. В результате беспощадного, патологоанатомически точного анализа американской действительности насилие и жестокость предстают не как изначально присущие человеческой натуре качества, но как общественные характеристики страны.
Беспощаден Шекли и к героям, которые воплощают отвратительные для него свойства: жестокость, человеконенавистничество, душевную черствость. Любимый же герой писателя — типичный "средний американец", не блещущий никакими, казалось бы, особыми талантами, но мужественно и твердо противостоящий бесчеловечности социума, давлению "машинной цивилизации". Неудачники, недотепы, чем-то напоминающие шукшинских "чудиков", они наделены сердцем и душой (а потому порой и паранормальными способностями, как герой рассказа "Заяц"). Окружающему их бездушному миру странны исповедуемые ими принципы: верность долгу, честность, уважение человеческого достоинства, доброта. И в какие бы галактические выси и туманные тысячелетия ни посылал Шекли своих героев, он убежден: эти-то ценности и есть "на все времена".
При этом Шекли, говоря о вещах серьезных, никогда не бывает выспрен или дидактичен. Умение соединить высокую патетику идеи с юмором, не позволяющим ей "залакироваться", — признак большого мастерства. Кстати сказать, многие сцены в известном фильме "Звездные войны" воспринимаются равнодушно (а то и со скукой) именно потому, что сделаны "на полном серьезе", без спасительной иронии.
В основе многих произведений Шекли — ощущение одиночества и несвободы индивида в западном обществе, неустойчивости, абсурдности его бытия. Именно эти мотивы определяют идейное содержание и композицию романов "Обмен разумов", "Пространство чудес", "Варианты выбора". "Что такое реальность?" — спрашивает герой последнего произведения и получает ответ: "Одна из многих возможностей возможных иллюзий". Стремясь запечатлеть разорванность сознания "маленького человека", воплотить хаос буржуазной действительности в формах самого хаоса, Шекли нередко прибегает к композиционной усложненности, стилистическим экспериментам, вследствие чего повествование распадается на отдельные сцены, связанные друг с другом лишь общностью фарсовой стихии. Однако при кажущейся фрагментарности некоторых книг Шекли они обладают той внутренней цельностью, которая, по словам Л. Н. Толстого, заключается в "ясности и определенности… отношения самого автора к жизни, которая пронизывает все произведение". Это отношение вытекает из гражданской позиции Шекли, в основе которой — неприятие машинной цивилизации, подавляющей и разрушающей личность.
Одиннадцать романов, двенадцать сборников рассказов — таков творческий итог работы Шекли в литературе за четверть века. Конечно, любые окончательные определения живущего и продолжающего работать писателя — дело неблагодарное, но некие предварительные оценки мы сделать вправе. Очевидно, что большая — и пока все же лучшая — часть повестей и рассказов Шекли написана в 50-60-е годы. И хотя в последнее время Шекли отошел от фантастики, сюжетная изобретательность, точность социальных характеристик, юмор, то мягкий, то язвительно-насмешливый, уже обеспечили писателю видное место в истории американской фантастики XX века.
* * *
С середины 70-х годов в американской фантастике появляется целый отряд молодых одаренных авторов (назовем хотя бы несколько имен: Дэвид Брин, Грегори Бэнфорд, Грегори Бир, Орсон Скотт Кард, Брюс Стерлинг, Джон Варли), пишущих по-новому о новых проблемах стремительно усложняющейся современности. И писатели старшего поколения оказались в роли догоняющих. Одни — например, Урсула Ле Гуин — справились с изменившейся ситуацией, другие нет.
Но никогда в истории литературы творческие успехи новых поколений пишущих не отменяли достигнутого их предшественниками. Клиффорд Доналд Саймак и Роберт Шекли — классики американской НФ литературы, признанные во всем мире. Творчество этих писателей, обладающих чуткостью к тому, что Гегель называл "состояние мира", подтверждает слова Рэя Брэдбери: "Лучшую научную фантастику создают в конечном счете те, кто чем-то недоволен в нашем обществе и выражает свое возмущение немедленно и яростно". Лучшие книги Саймака и Шекли объединяет неприятие любых форм социального зла, стремление утвердить веру в разум, понимание, что мир может быть спасен добротой и милосердием.
В. Гопман
Клиффорд САЙМАК
Пересадочная станция. Роман
Рассказы
Пересадочная станция
Роман
Грохот стих. Дым, словно тонкие серые пряди тумана, плыл над истерзанным полем, разваленными изгородями и персиковыми деревьями, которые артиллерийский огонь превратил в торчащие из земли щепки. Над огромной равниной, где в порыве застарелой ненависти сошлись в битве непримиримые враги, где совсем недавно люди рубились насмерть, а затем, истощив все силы, отползли назад, на какое-то мгновение воцарилось — нет, не успокоение — безмолвие.
Казалось, целую вечность перекатывался от горизонта до горизонта пушечный гром, взметалась в небо земля, ржали кони, хрипло кричали кони. Свист металла и тупые удары пуль, настигающих жертву, вспышки обжигающего огня, блеск клинков, яркие боевые знамена, реющие на ветру.
А затем все это кончилось, и наступила тишина.
Но тишина в этот день и над этой равниной звучала фальшиво, и вот она уже нарушается стонами и криками: кто-то просит воды, кто-то молит о смерти — крики, стоны, призывы о помощи будут звучать под безжалостным летним солнцем еще долгие часы. Позже распростертые фигуры умолкнут и замрут, а потом над полем поплывет удушливый, тошнотворный запах — и могилы павших будут совсем не глубоки…
Много пшеницы останется неубранной, и не зацветут весной неухоженные сады: а на равнине, плавно поднимающейся к каменистому хребту, останутся несказанные слова, недоделанные дела и набухшие от влаги кучки тряпья, кричащие о бессмысленной расточительности смерти.
Железная Бригада, 5-й Нью-Гэмпширский, 1-й Миннесотский, 2-й Массачусетский, 16-й Мэнский — то были славные имена, и с годами их слава росла, но все же это только имена, откликающиеся эхом в туннелях веков.
Еще одно имя — Инек Уоллис.
Он так и держал в мозолистой руке свой разбитый мушкет. Лицо его почернело от пороховой гари. Сапоги покрылись коркой спекшейся крови и пыли.
