— Да, вполне. — Он еще какой-то миг пристально вглядывался в нее, не в силах оторвать глаз, затем спросил:
— Не хотите ли составить мне компанию?
— Нет, благодарю вас! Я уже поела, мистер Дэйвис. — Она улыбнулась, довольная его смущением.
— Мое имя Стэффер.
— Мне незнакомо это имя, — она нахмурилась, — хотя я думала, что довольно хорошо овладела вашим языком.
— Так оно и есть. Просто Дэйвис это не имя, а фамилия. Моя мать, садистка, была вне себя, что вышла замуж за моего отца. Она выместила на мне свою горечь, навязав свою девичью фамилию.
— Судя по вашим словам, эти люди не были счастливы.
— Как бы то ни было, они уже умерли, — ответил он. — Только не делайте вид, что это вас печалит.
Так они и стояли; ее черные глаза казались даже еще более темными в янтарном свете, а сложенные на спине крылья походили на кусок плюшевой ткани и так плотно облегали ее, что создавалось впечатление, будто их вообще не существует.
— Ну, — наконец промолвила она, — я должна идти.
— Я совсем не знаком с Димосом, — импульсивно вырвалось у него. — Не могли бы вы попросить экономку Солсбери, если, конечно, сами не против, чтобы та разрешила вам стать моим гидом на несколько дней.., пока я не привыкну?
Она смешалась:
— Я спрошу. Но сейчас мне пора идти, а не то она рассердится. — И гостья повернулась, шагнула в воздух, взмахнула крыльями и опустилась вниз. Спустя несколько секунд она уже покинула центральный зал, и слабый шелест ее крыльев затих в отдалении.
И, лишь избавившись от завораживающего присутствия девушки, здравый смысл, подобно приливной волне, затопляющей все побережье, хлынул в его голову, промывая мозги, — и он проклял себя за собственную глупость. Естественно, посетительница привлекла его, так как была вне всяких сомнений прекрасна. Но ему не следовало выставлять свой интерес к ней напоказ до такой степени. Вообразить ее своей любовницей — а именно это он и сделал — дикая блажь или даже более того — смертельно опасное безумие. Верховный Совет Коалиции Человечества издал и неукоснительно следил за строгим исполнением ряда законов насчет всевозможных попыток вступить в связь с представителями иных форм жизни: любой землянин, влюбившийся в инопланетянку, подвергался наказанию — его делали стерильным и приговаривали, как минимум, к двадцати годам тюремного заключения. А оказавшись за решеткой даже на такой “минимальный” срок, шансов выйти живым на свободу почти не было.
Нанятые Верховным Советом и беззаветно преданные ему охранники и надзиратели не только ревностно, но и с видимым удовольствием выполняли свои обязанности и отличались садистской жестокостью.
Он не мог позволить себе даже в мыслях предаваться подобным мечтам. Для любого человека даже думать об этом было по меньшей мере глупо, не говоря уже о таком, как он, которому было что терять.
Он должен воспринимать аборигенку только как друга. Но как могло так быстро возникнуть влечение? Ведь он же не из тех, кто верит в так называемую любовь с первого взгляда. То, что он ощутил, могло быть только вожделением. А вожделение можно преодолеть. Он будет думать о ней только как о друге и не позволит себе в нее влюбиться.
Он надеялся...
А позже, этой же ночью, пришли сны.
"Любовь — квинтэссенция духовной жизни”. Сведенборг...
Стэффер Дэйвис мечется в языках пламени. Они лижут его, но не поглощают. Наоборот, они его восхищают, пронизывая его плоть очистительным огнем, превращая в живительный пепел, из которого подобно Фениксу возродится его древняя душа...
"Единственная победа над любовью — бегство”. Наполеон...
Но он не имел в виду... Ладно, пусть будет все по Фрейду... Дэйвис убегает в своих запретных снах. И все же вокруг по-прежнему языки пламени, они становятся все выше, все шире и охватывают его полностью. И он летел сквозь них, танцуя в горячем воздухе, а она летела рядом...
"О моя любовь, ты как черная роза”. Берне и Стэффер Дэйвис...
Он летел сквозь языки пламени, бок о бок с ней, крылом к крылу, распевая песни любви в раскаленном воздухе...
Но все вдруг превратилось в ночной кошмар. Пламя внезапно стало обжигать. Его крылья охватил огонь, они вспыхнули белым пламенем. Он видел, что и ее крылья тоже...
Он видел, как она падает...
И он падал вместе с ней туда, где их ожидали тысячи крылатых мужчин и женщин, чтобы обвинить его. Они знали, что он не один из них. А дальше на горизонте маячили стражи Верховного Совета со стальными скальпелями и инструкциями по проведению операции стерилизации.
* * *
Он проснулся от собственного крика. Протей врубил всю свою подсветку; пластиплазма чуть ли не выплескивалась из его серебристой упаковки, а линзы непрестанно обшаривали комнату.
Здесь и быть ничего не могло, кроме разве что призраков тысяч крылатых мужчин и женщин, давным-давно переселившихся в мир иной или куда-то там еще, согласно их верованиям, а с тех пор уже немало воды утекло.
Дэйвис сел на край кровати и, обхватив голову руками, задумался о той глупости, которую совершит, если позволит этому безрассудному увлечению перерасти в нечто серьезное. Импотенция от рук хирургов Верховного Совета.., тюремное заключение.., смерть, почти наверняка...
Но ни одно из этих страшных видений, казалось, не могло вытеснить из памяти ее образ: черные как смоль волосы, совершенную геометрию ее крыльев и многое другое, что уже прочно укоренилось в его мозгу. “Боже, будь все проклято! — подумал он. — Неужели я совершу ошибку того художника, который влюбился в плод своего воображения? Бездумное увлечение. Ничего больше. Боже, пожалуйста!.."
Протей обшаривал дальние углы комнаты и все искал и искал...
В течение двух последующих дней положение, в котором оказался Дэйвис, лишь усугубилось, так как он нашел, что эта девушка, Ли, представляет из себя нечто большее, чем просто пустую красавицу, с лицом, точно высеченным резцом скульптора, и прекрасными формами. Она также обладала острым умом и глубоко укоренившейся тягой к самоусовершенствованию, и обогащать ее новыми знаниями было подлинным удовольствием. Она сама обучилась культуре своих завоевателей и хорошо представляла их жизнь и образ мыслей, а посему могла почти на равных дебатировать с Дэйвисом, и притом весьма аргументирование, по темам, которые он выбирал сам. И его эмоциональный интерес невольно начал еще больше усиливаться и подогреваться, вместо того чтобы обрезать любые нити притяжения, которые связывали их. Когда он увидел Ли впервые, то был просто очарован. Теперь же он восхищался ею.
