– А ты чего не пьешь? – Белов толкнул задумавшегося Гаруна. – Влюбился, что ли? Смотри, останешься сухим и недееспособным.
– Пусть выпьет мысль мою кровавыми устами, – медленно сказал Гарун, – Нагая женщина с лазурными глазами. И пусть из красных роз вокруг горит огонь, и топчет огненный меня кровавый конь[8].
– Э, да ты поэт! – удивился Белов. – Кари, ты слышал? Наконец-то Би эМ пропустил поэта.
– Баг Мэк пропустил? – переспросил Карислав. – Что-то здесь не так. Гарри, признавайся! Ты кто, физик или лирик? Чьи это стихи?
– Стихи не мои, – тряхнул головой Гарун. – И физик я уже бывший. Но это не значит, что физики против поэзии. Скорее наоборот. Если поэт видит только семь цветов радуги, то я могу вообразить и черный бархат инфракрасного и пронзительную синеву ультрафиолета. По этому поводу могу рассказать один научный анекдот.
– Что такое «андекот»? – спросил Савва заплетающимся языком.
– Это короткая история с неожиданно смешным концом, – объяснил Гарун. – Слушайте. Однажды знаменитый математик Гильберт читал популярную лекцию перед избранным обществом. Когда он закончил, мэр города спросил, почему не видно его ассистента, который помогал ему в прошлый раз. А, этот, – ответил ученый. Он сделался поэтом. Для занятий математикой у него было слишком мало воображения.
– Слишком мало воображения! – захохотал Белов. – У нас тоже не лишку этого самого воображения. Поелику мы гордо называемся тимешинцами.
– Почему так? – спросил Гарун.
– Видишь ли, друг, – сказал Карислав. – Наш язык создан искусственно. На нем невозможно написать хорошие стихи. Вот взять хотя бы Белова. По всему видно, Павел в прошлой жизни был прирожденным поэтом. Но стоило ему попасть к нам, настоящие стихи писать уже не может. Все время получается какая-то машинерия или просто ерунда.
– Не такая уж ерунда, – обиделся Белов. – Про девушку Лето разве плохие стихи получились? Могу спеть. Командор, нельзя ли у вашего музыканта инструмент одолжить?
– Почему нельзя? – легко согласился Савва. – Эльдар, поди сюда!
Забрав у Эльдара инструмент о четырех струнах, который здесь назывался утом, дулеб налил музыканту в порядке компенсации стаканчик виски.
– Действительно, на утку похож, – хмыкнул Белов, взяв несколько аккордов. – Чувствуется, что здесь в ходу пятитоника. Ну, да ладно, где наша не пропадала! В общем, в переводе на земной язык песня звучит примерно так. Он ударил по струнам и запел:
Девочка Лето, была наша встреча,
Ненастоящей весной.
Падают осенью листья.
Снег выпадает зимой.
Дальше по тексту были использованы следующие рифмы: век – человек, розы – морозы, кровь – любовь, звездопад – листопад. Взяв последний аккорд, Белов энергично потряс утом для извлечения послезвучия.
– Ну как? – спросил он, отдуваясь.
– Неплохо, – похвалил Гарун. – Для сельской местности сойдет.
– Правда? – просиял Белов. – А Кари говорит… Да что там Кари! По этому поводу я не вижу причин не выпить. Савва, ты где? Командор, давай с тобой еще по одной. Не возражаешь?
– Почему по одной? – возмутился Савва. – Нам некуда спешить. У нас вся ночь впереди. А завтра день отдыха по случаю пери… пири… присяги, упырь меня возьми!
– А на часах у вас этой ночью кто стоит? – спросил Кари.
– На часах? – изумился Савва. – На часах нельзя стоять. Они такие махонькие, что сразу раздавятся.
– Карислав не то хотел сказать, – вмешался Гарун. – В карауле этой ночью кто службу несет?
– А, в карауле, – поднял брови Савва. – Так и надо говорить. В карауле стоит Назар. Не один, конечно, а со своим десятком. Назара видали? У-ух! Горячий воин. Лучший друг Зораха. В зоне на мечах он первый. После меня, конечно.
– Кстати, – сказал Белов, заботливо наливая Савве полный стаканчик виски, – На Зорахе была отличная кольчуга. Откуда она у него?
– О, – протянул Савва. – Этот доспех из Рамки. Военная добыча. Особая работа, нашим самострелам ее не пробить. Зосим, родитель Зораха, выкупил ее для своего сынка. Я тоже торговался, да серебра не хватило. Цена уж больно высока.
– А шлем рогатый, что твой родитель надевал, тоже из Рамки? – осторожно спросил Кари.
– Оттуда, – ответил Савва и закашлялся. – Вот что, ребята, – прохрипел он. – Я вам про шлем ничего не говорил, а вы ничего не слышали. Давайте лучше песни петь.
– Давайте! – подхватил Гарун. – Я тоже знаю песню про девушку.
Взяв инструмент, он подобрал на слух пару аккордов и запел чуть хрипловатым голосом:
Вот в баре девушка, которой восемнадцать,
У ней овал лица с разрезом синих глаз.
Она коктейль взяла и я не смог сдержаться,
Подсел и сразу взял две рюмки коньяка.
Неторопливо потекла двоих беседа,
Сперва, конечно, о Тарковском и Дали.
Потом вопрос возник: – Позвольте пообедать?
– Куда? – В «Харбин». – Согласна я. – Тогда пошли.
Гарун взял аккорд на тон выше и начал припев:
Моя судьба – прекрасная судьба:
«Волга», Ольга, я.
Нас ожидают теплые края, где —
Море, пальмы, я.
Савва засмеялся. Приободрившись, Гарун продолжил:
В «Харбине» было в этот день народу мало.
Я исполнял любой её каприз на «бис».
Она креветок по-шанхайски заказала,
А я варёный в ласточкиных гнездах рис.
В углу оркестр лабал уже не модный шлягер,
Певичка ныла в нос, как две Лисициан.
Потом картишки тасовал престидижитатор,
А под конец три девки сбацали канкан.
Моя судьба – прекрасная судьба:
«Волга», Ольга, я.
Нас ожидают теплые края, где —
Море, пальмы, я.
Раскрасневшийся Савва внимательно выслушал до конца песню, финал которой был трагическим. Девушка Ольга оказалась работником милиции и сдала «пацана» нагрянувшим в ресторан «операм». Припев в конце был уже похож на крик души:
Прощайте теплые края,
Где никогда не буду я.
Выдав заключительный аккорд, Гарун отложил ут и потянулся за приглянувшимся персиком.
– Я же говорил, что он поэт, – Белов одобрительно хлопнул Гаруна по плечу.
– Хорошо поёт, – подтвердил Савва, – Я так не умею. Давайте выпьем за Гаруна, за его талант. Где бутылка?
– Где она? – Белов забегал глазами по скатерти. – Кончилась!
– Кончилась? – удивился Савва. – Вот жалость. А мы только хотели выпить за талант.
– Выпить за талант – святое дело, – заявил Белов и вопросительно посмотрел на Кари. – Если десятник разрешит, я могу еще принести.
– А есть где? – с надеждой спросил Савва.
– В самоходе есть еще одна, – осторожно ответил Кари. – Последняя.
– Последнюю бутылку трогать не будем, – замахал руками Савва.
