- Он сказал мне, что ненавидит растения, - заметила Олеро, хихикнув. - Надо думать, он полюбит их, так как они меньше надоедают ему, чем мы.
- Я не могу сказать, что сам люблю эти растения, - сказал Порлок, глядя вниз на пурпурные волны Северного Приполярного леса. - Одно и то же. Нет разума. По-прежнему. Человек, оказавшись один в таком лесу, непременно сойдет с ума.
- Но это все живое, - сказала Дженни Чонг.
- А если это живет, Осден его ненавидит.
- На самом деле он не настолько плох, - сказала Олеро великодушно.
Порлок взглянул на нее косо и спросил:
- Ты не спала с ним, Олеро?
Олеро разрыдалась и закричала:
- Вы, земляне, хамы!
- Нет, она не спала, - Дженни Чонг тут же встала на ее защиту. - А ты, Порлок?
Химик неловко засмеялся:
- Ха, ха, ха.
Брызги слюны появились у него на устах.
- Осден не выносит, когда к нему прикасаются, - дрожа, сказала Олеро. - Однажды я случайно натолкнулась на него, и он отшвырнул меня прочь, как если бы я была какая-нибудь грязная тряпка.
- Он - само зло, - сказал Порлок неестественным голосом, испуганно глядя на обеих женщин. - Закончится все тем, что он сорвет нашу экспедицию, мешая тем или иным способом. Запомните мои слова. Он не приспособлен для жизни с другими людьми!
Они приземлились на Северном Полюсе. Полуночное солнце тлело над низкими холмами. Короткие, бесстрастные зеленоватые биоформы тянулись в разные стороны. Но все - на юг. Подавленные невероятной тишиной, трое исследователей приготовили приборы и инструменты и начали работать, три вируса, мелко трясущиеся на теле неподвижного гиганта.
Никто не предлагал Осдену принять участие в исследовании планеты ни в качестве пилота, ни в качестве фотографа или регистратора, а сам он никогда не изъявлял желания, поэтому он редко покидал базовый лагерь. Он вводил ботанические таксономические данные, полученные от Харфекса, и помогал в качестве ассистента Эскване, в функции которого входило главным образом поддержание в рабочем состоянии и ремонт систем и механизмов. Эсквана стал помногу спать, по двадцать пять и более из тридцати часовых суток планеты, отключаясь прямо во время ремонта радио или проверки схемы управления геликоптера. Однажды координатор Томико осталась на базе, чтобы понаблюдать за ним. В лагере больше никого не было, кроме Посвет Ту, которая была подвержена эпилептическим припадкам; Маннон закрыл ее сегодня в лечебный контур в состоянии превентивной кататонии. Тонико начитывала рапорты в запоминающий банк и не упускала из виду Осдена и Эсквану. Прошло два часа.
- Должо быть, ты хочешь использовать восемьсот шестьдесят микровальдоз, чтобы скрепить это соединение.
- Естественно.
- Извини, я заметил, что там было восемьсот сорок.
- И заменишь их, когда я использую восемьсот шестьдесят. Когда я не буду знать, что и как делать, инженер, спрошу совета у тебя.
Минуту спустя Томико оглянулась. Так и есть. Эсквана спал, засунув палец в рот и уронив голову на стол.
- Осден.
Он не откликнулся, белое лицо не повернулось, но нетерпеливым движением он дал понять, что слушает.
- Ты не можешь не знать о ранимости Эскваны.
- Я не несу ответственности за его психические реакции.
- Но в ответе за свои собственные. Эсквана здесь - необходимый человек для нашей работы, а ты - нет. Если ты не можешь контролировать свою враждебность, ты должен всецело избегать его.
Осден положил инструменты и встал.
- С удовольствием, - сказал он своим мстительным, царапающим голосом. - Возможно, ты не можешь представить, каково испытывать иррациональные страдания Эскваны. Быть вынужденным разделять его ужасную трусость, съеживаться вместе с ним от страха перед всем!
- Не пытаешься ли ты оправдать свою жестокость по отношению к нему? По-моему, ты бы должен обладать большим самоуважением. - Томико вдруг поняла, что дрожит от злости. - Если твоя эмпатическая сила действительно дает тебе возможность разделить страдания Андера, почему это не пробудило в тебе ни малейшего сострадания?
- Сострадания? - сказал Осден. - Сострадание. Что ты знаешь о сострадании?
Она пристально смотрела на него, но он не хотел глядеть на нее.
- Не мог бы ты передать словами твое эмоциональное состояние по отношению ко мне в данный момент?
Он сказал:
- Я могу это сделать значительно более точно, чем ты. Меня учили анализировать такие ответы, когда я их получаю. И я делаю все, чтобы получить их.
- Но как ты можешь ожидать, что я буду испытывать какие-либо добрые чувства по отношению к тебе, когда ты так себя ведешь?
- Причем здесь, как я веду себя, ты, глупая свиноматка, ты думаешь, от этого что-нибудь зависит? Ты думаешь, что средний человек - это источник любви или доброты? По мне лучше быть ненавидимым, презираемым. Не быть женщиной или трусом, я предпочитаю, чтоб меня ненавидели.
- Это вздор. Жалость к самому себе. Каждый человек имеет...
- Но я не человек. - сказал Осден. - Есть все вы, и есть я сам. Я один.
Испуганная этой вспышкой крайнего солипсизма, она некоторое время молчала, наконец сказала, без злобы и жалости, как врач, ставящий диагноз:
- Ты обязательно убьешь себя, Осден.
- Это суждено тебе, Хаито, - сказал он насмешливо. - Я не подвержен депрессии, и нож для харакири не для меня. Чем, по-твоему, я должен здесь заниматься?
- Оставь лагерь. Пожалей самого себя и нас. Возьми геликоптер и накопитель информации и отправляйся считать виды растений. В лесу - Харфекс еще не добрался туда. Возьми участок леса в сто квадратных метров в пределах радиосвязи, но за пределами твоего эмпатического радиуса. Связь в восемь и двадцать четыре часа. Ежедневно.
Осден улетел. В течение пяти дней от него ничего не поступало, кроме лаконичного "Все хорошо" дважды в день. Атмосфера в базовом лагере сменилась, как театральная декорация. Эсквана стал бодрствовать по восемнадцать часов в сутки. Посвет Ту достала свою звездообразную лютню и извлекала музыку небесной красоты (музыка приводила Осдена в бешенство). Маннон, Харфекс, Дженни Чонг и Томико - все отказались от транквилизаторов. Порлок на радостях выгнал что-то в своей лаборатории и все это выпил один. У него было похмелье. Аснанифойл и Посвет Ту продолжали всю ночь Числовую Эпифанию, эту мистическую оргию высшей математики, которая является высшим удовольствием для религиозной сетианской души. Олеро спала с каждым. Работа подвигалась хорошо.
Однажды специалист по неживой природе, работавший среди высоких, толстых стеблей граминиформ, вернулся на базу бегом.
- В лесу что-то есть! - Его глаза были выпучены, он задыхался, его усы и пальцы тряслись. - Что-то большое. Двигалось за мной. Нагибаясь, я наносил отметки уровня. Это набросилось на меня. Как будто упало с деревьев. Сзади. - Он оглядел всех, в широко раскрытых глазах застыли ужас и изнеможение.
