Пройдя около мили, я вышел на возделанную землю: отсюда уже был виден наш дом. Я огляделся, прошел вдоль опушки леса ближе к поселку, пересек все поля, кроме последнего, прячась за изгородями, и вновь стал оглядываться вокруг: не заметил ли кто-нибудь, откуда я пришел. Поблизости не было никого, кроме старого Джейкоба: он разгребал во дворе навоз. Когда он повернулся ко мне спиной, я неслышно преодолел открытое пространство, отделявшее меня от дома, влез в окно и торопливо прошел в свою комнату.
Не так-то легко представить себе наш дом, не видя его ни разу. С тех пор как пятьдесят лет тому назад мой прадед Элиас Строрм выстроил самую старую его половину, к нему множество раз пристраивались новые комнаты, веранды и разные подсобные помещения. Теперь одно его крыло занимали сараи, амбары и стойла, а в другом находились столовые, гостиные и комнаты работников. Оба крыла сильно выдавались вперед и почти смыкались вокруг большого возделанного сада перед главным строением.
Как и все дома в поселке, наш дом был сложен из грубо обтесанных бревен. Но поскольку он был самый старый, в стенах его было полно щелей и трещин, заложенных кирпичами и осколками камней, взятыми из развалин, оставшихся от жилищ Древних. Внутри дом был разделен на комнаты плетенными перегородками, покрытыми штукатуркой.
Дед мой, как я представлял себе со слов отца, был человек, исполненный фанатичной веры в святость и непогрешимость божественных заповедей. Лишь много позже мне удалось «по кусочкам» составить истинный его портрет, менее расплывчатый, чем в детстве, но гораздо более отталкивающий.
Элиас Строрм пришел в здешние места с западного побережья. Причина, побудившая его переменить место жительства, по его словам, заключалась в том, что образ жизни там, на побережье, не отвечал его богоугодным устремлениям. Однако краем уха я слышал, что его родные не могли ужиться с ним и попросту заставили его покинуть родные места. Так или иначе, он приехал сюда, в Вакнук, со всеми своими пожитками. Было ему тогда лет сорок пять.
Это был сильный, рослый человек с властной осанкой и горящими глазами фанатика. Все его существо было пронизано истовым почитанием Господа и постоянным страхом перед кознями сатаны.
Вскоре после того, как выстроил дом, он ненадолго покинул наши края и вернулся с невестой – прелестной застенчивой девушкой. Она была младше Элиаса на двадцать пять лет. У нее была огромная копна золотисто-рыжих волос и нежные розовые щеки. Когда ей казалось, что никто на нее не смотрит, ее движения напоминали игру молодого жеребенка. Но под взглядом мужа она съеживалась, и кровь отливала от ее розовых щек.
Не было любви в этом браке. Молодое, юное создание может иной раз вдохнуть жизнь в зрелого, увядающего мужчину, поделиться с ним своей свежестью. Но у них вышло иначе. Постоянными молитвами и назиданиями Элиас стер краску с ее лица, золото с ее волос. Через несколько лет по дому ходило серое, забитое существо, преисполненное отвращения к своей жизни, к своему дому и к людям, которые ее окружали. После рождения второго сына она умерла, не испытывая сожаления от того, что расстается с жизнью.
У Элиаса Строрма не было сомнений насчет того, каким должен быть его наследник. Убеждения деда были крепко вбиты в голову моего отца. Оба в жизни руководствовались прописями из Библии и никольсоновских «Раскаяний». В делах веры отец и дед были заодно. Разве только сын – мой отец – был не таким яростным, но таким же суровым и строгим ревнителем Твердости Веры и Чистоты Расы.
Мой отец, Джозеф Строрм, женился уже после смерти деда и не повторил его ошибки. Взгляды моей матери полностью совпадали с его взглядами.
Нашу местность, как и наш дом, звали Вакнуком, ибо существовало поверье, будто это место так звалось еще во времена Древних. Поверье это, как часто бывает, не имело под собой никакой реальной почвы, хотя тут и вправду были остатки каких-то древних строений. Вскоре они были растасканы людьми для их собственных жилищ.
Как я уже говорил, была здесь еще огромная насыпь, тянувшаяся до самых гор. И громадный утес, который, быть может, тоже был сделан Древними, когда они своими чудодейственными, неведомыми нам способами кроили и резали горы для каких-то своих, неведомых нам, целей.
Селение наше было невелико – несколько сотен хозяйств, больших и маленьких, процветающих и пришедших в упадок. Послушание и богобоязненность были неотъемлемыми чертами всех поселенцев.
Мой отец – влиятельное лицо в Вакнуке. Когда шестнадцатилетним юнцом он впервые публично выступил с воскресной проповедью в дедовской церкви, весь наш округ едва ли насчитывал более шестидесяти семей. Чем больше земли расчищали под пахоту, тем больше людей приходило и селилось здесь. Однако наше хозяйство ничуть не страдало от этого. Отец по-прежнему был самым крупным землевладельцем, по-прежнему в воскресные дни часто выступал с проповедями в церкви, разъясняя ближним Божьи заветы. По определенным дням в будни он также авторитетно толковал им светские законы в качестве судьи. А в остальное время следил за тем, чтобы его домашние и все соседи неукоснительно выполняли эти законы и показывали всем остальным пример высшей добропорядочности и нравственности.
Главной комнатой внутри по заведенному обычаю была гостиная. Как и весь дом, наша гостиная была самая просторная в Вакнуке. Огромный камин, выложенный из каменных глыб, с кирпичной трубой, был предметом особой гордости. Черепичная крыша вокруг трубы была единственной во всей округе.
Моя мать была помешана на чистоте и порядке. Пол большой комнаты был сделан из обтесанных камней, плотно подогнанных друг к другу и всегда надраенных до блеска. Стены тоже сверкали чистотой, как и вся наша мебель – стол, стулья, несколько кресел. Три-четыре блестящих кастрюли, которые были слишком велики для буфета, висели на стенах. Но главным украшением гостиной были деревянные панели с искусно вырезанными изречениями (в основном из «Раскаяний»). Слева от камина можно было прочесть: «ТОЛЬКО ОБРАЗ БОЖИЙ И ЕГО ПОДОБИЕ ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК». Справа: «НЕ ОСКВЕРНИ НЕЧИСТЬЮ РОД, УГОДНЫЙ БОГУ». На противоположной стене было еще два изречения: «ОДИН ЕСТЬ ПУТЬ – СВЯТОСТЬ» и «В ОЧИЩЕНИИ – НАШЕ СПАСЕНИЕ». И наконец, громадная панель напротив двери, ведущей во двор, властно призывала всех входящих: «ИЩИ И НАЙДИ МУТАНТА!!!»
Все эти изречения я знал задолго до того, как научился читать. Вполне возможно, что эти надписи и служили первым моим букварем. Я знал их наизусть, как и все прочие, украшавшие стены других комнат нашего дома: «НОРМА – ЖЕЛАНИЕ ГОСПОДА», «ЛИШЬ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ НОРМЫ ЕСТЬ ТВОРЕНИЕ ГОСПОДА», «ЛЮБОЕ ОТКЛОНЕНИЕ – ОТ ДЬЯВОЛА».
