Даже во время работы в стенах Корпорации Маль не отличалась особой коммуникабельностью, однако Син не заметить было невозможно. Син отличалась повышенной активностью и жизнелюбием. Она была не слишком шумной, но зато очень много говорила, чем привлекала или наоборот, отталкивала других людей. Маль и Син работали в соседних ветках и иногда пересекались в душе или в коридорах. Преимущество в пять лет давало Маль право игнорировать болтливую девушку, но искренняя доброта Син была способна смягчить любые, даже самые твердые души. Со стороны казалось, что эта рыжеволосая и веснушчатая особа просто не способна унывать. В Гидроксе таких людей было очень мало. Возможно, Син вообще была единственной в своем роде.
Поэтому, встретив ее за мусорными баками на заднем дворе, Маль очень удивилась. Зачем этой солнечной девочке понадобилось продавать воду?
– Что ты здесь делаешь? – наплевав на осторожность, довольно громко спросила Маль. – Ты знаешь, что это за место? Знаешь, что за люди приходят сюда?
Син пожала плечами:
– Если бы не знала, то никогда бы не пришла.
Маль остановилась, спрятав руки под фартук и хмуро глядя на нее.
– Эти мужчины могут тебя обмануть, ты в курсе?
– Я уже договорилась с одним из них. Все наши девочки продают только ему.
Так у них уже налаженная связь. И почему она узнала об этом только после того, как уволилась?
– Интересно. И кто же это? Я знаю всех их по именам, они постоянно крутятся неподалеку.
– Это Фиц.
– Фиц? Совсем молодой парнишка. И дорого берет?
Син вздохнула:
– Триста пятьдесят за десять литров.
– Сколько у тебя?
– Пять.
Маль бросила взгляд на канистру. Она явно вмещала в два раза больше, но, судя по всему, была заполнена наполовину.
– Как ты вынесла столько воды зараз? – удивилась она.
– Это было тяжело, но нет ничего невозможного, если очень хочется, – уже значительно приободрившись, улыбнулась Син. – К тому же, получу я все равно сто семьдесят пять. Это не очень много.
– На это можно прожить какое-то время.
Син кивнула, а потом вдруг выпрямилась и очень серьезно сказала:
– Ты, вроде не очень болтливая… как думаешь, почему еда дешевле воды? Из старых учебников, оставшихся еще от моей прабабушки, я знаю, что для получения любой еды нужна вода. Рыбы, которые адаптировались к ядовитым водам, непригодны для пищи. То же самое мы знаем о водорослях и сухих растениях. Но откуда столько еды?
– Паровое орошение.
– Паровое, как же, – Син даже ухмыльнулась, а потом закусила до белизны свою губу. – Ты уже не работаешь в Корпорации… к тому же, ни с кем не общаешься… и у тебя есть дочь, тебе есть что терять.
– К чему это ты?
– К чему? Дай-ка подумать… просто мне до ужаса хочется кому-то это сказать, но я не могу найти подходящего человека. А когда я не могу сказать то, что обжигает мне гортань, я просто с ума начинаю сходить. Так что вот, Маль, я пробовала выпаривать воду из обычных кранов. И даже ту самую, которой мы моем пол. И знаешь, что?
– Что?
– Ничего. Она все равно ядовитая.
– Как ты узнала?
– Напоила соседскую кошку.
– Что?
Син засмеялась:
– На самом деле я напоила мышь. Обычную серую. Я читала, что в прошлом, когда мир был здоров и воды было сколько угодно, ученые ставили эксперименты на белых мышах, но у меня такой красоты под рукой, увы, не оказалось.
– Может, они выпаривают иначе?
– Ну, конечно. Они все делают иначе. Только пар он и есть пар. И этот яд испаряется вместе с водой. Думаешь, почему я продаю воду? Мне хватило мозгов не рожать детей, уж прости, что я так говорю, просто это правда. Ты знаешь, сколько мы живем?
– Кто мы? – уже начиная уставать от такого количества слов, уточнила Маль.
Син понимающе посмотрела на нее, и на ее лице появилась даже снисходительная улыбка. Потом она облизнула губы и заговорила:
– Уборщицы Корпорации. Даже те, кто работал там всего год. Мы дышим испарениями ядовитой воды каждый день и целый день. Мы умираем в тридцать пять, а иногда и раньше. Тебе еще пять лет, дорогая, наслаждайся. А сейчас тебя, наверное, ждут, и я не буду тебя больше задерживать.
Маль оглянулась на заднюю дверь, проверяя не зовет ли ее кто-нибудь, а в голове ее мелькали стремительные цифры и картинки. Пять лет. Хельге пять. Если повезет, то она успеет отметить десять лет, когда сама Маль умрет от общего отравления. Она знала, что это за смерть – одна из картинок, извлеченных ее разумом, была как раз об этом. Ссохшееся серое тело, пожелтевшие белки глаз, белые губы, выпавшие волосы. Она работала пять лет, значит, она обречена. Другая картинка – девушка, выходившая из кабинета владельца кухни. Еще совсем молодая, по возрасту скорее ребенок, а не девушка, но в ее руках была бутылка с водой. Значит, она оказывала ему «услугу», за которую и получила эту жалкую плату. Сколько ей? Маль прикрыла глаза, пытаясь вспомнить образ девушки точнее. Ей примерно семнадцать. Может даже меньше. Ее лицо было испачкано в крови. Разве такое будущее она желает своей дочери? Хельга останется одна в десять лет.
Она побрела к двери, пока ее не хватились – терять источник дохода прямо сейчас было бы слишком глупо. Пока она относительно здорова, она должна работать.
– Если ты хочешь поговорить, то я приду сюда вечером. В семь часов, – прокричала за ее спиной Син.
Маль обернулась.
– Ты меня пожалела? – спросила она. – Я так жалко выгляжу?
Син коротко и не слишком уверенно кивнула:
– Вроде того. Я не хотела так тебя бить по голове, просто само вырвалось. Ты меня осуждала, и я… я такая дрянь.
– Нет, что ты. Приходи в семь, если сможешь.
До семи часов была еще пропасть времени. Вероятно, Син вырвалась среди дня, воспользовавшись пустым часом – иногда у уборщиц было немного свободного времени, когда в цехах велись усиленные работы. Маль работала, не переставая думать о том, что сказала Син. На кого она оставит дочь? В мире, где каждый только сам за себя, маленькая девочка быстро пропадет. И хорошо бы, если быстро… но кто окажет такую милость? Неужели она оставит Хельгу побираться? Хотя, даже если малышке каким-то образом удастся выжить, какая у нее будет жизнь? Такая же, как у нее? В лучшем случае, как у нее, но даже так она станет лишь расходным материалом.
Их используют. Всех. Маль вдруг осознала это очень четко и горько. Каждый из них являлся просто единицей сырья, предназначенного для чего-то, о чем это самое сырье знать не должно.
Что за жизнь уготована Хельге? Стать проституткой? Стать уборщицей? Стать спекулянтом? Кем станет ее ребенок? Что за жизнь у всех этих людей? Да и разве можно назвать это жизнью… Каждый человек был для чего-то нужен, но потом, после того, как он отдавал все нужное и полезное, его просто выбрасывали на свалку. От этих мыслей стало дурно. Она едва дотянула до конца дня, и под конец смены у нее даже не осталось никакого желания говорить с Син. Хотелось только уйти домой, лечь в одну постель с дочерью, прижать к себе родного человечка и постараться хотя бы этот вечер освободить от грязных мыслей.
