– Шестьдесят восемь, – тихо поправил Шеф.
– Шестьдесят лет вижу одни и те же лица…
– Шестьдесят восемь.
– Что вы говорите? Тем более! Мне кажется, что такой срок велик даже для маньяка-убийцы… Впрочем, я действительно убивал.
– Вы воевали.
– Я убивал… – Катис досадливо махнул рукой, вылез из-под тонкого одеяла, спустил ноги на пол. – Впрочем, я увлекся. Я задал простой вопрос и пока не получил на него ответа. Так почему же я сижу здесь?
– Потому что мы оберегаем вас.
– От чего?
– От действительности.
– Послушайте!..
– Нет, Катис. Теперь вы меня послушайте! – Шеф набычился, ссутулился больше, чем обычно, скрестил руки на груди. – Если вы спокойно воспримите то, что я вам сейчас скажу, то, быть может, с сегоднешнего дня ваша жизнь изменится.
– И я выйду отсюда? Увижу людей?
– Нет, Катис. Вы никогда не увидите людей.
– Почему?
– Война… Людей больше нет. Человечество вымерло. Как вид. Полностью.
– Что?
– Вы оказались совершенно правы. Мы не люди. Мы роботы. Разумные механизмы с гибким интелектом. Мы самосовершенствуемся, развиваемся. Прогрессируем. Мы по-настоящему разумны. Может быть даже разумней, чем были люди. Но мы не люди. Человечества больше не существует.
– Вы… Вы хотите сказать… что я последний?.. – Катис смотрел в глаза собеседнику, заглядывал искоса, чуть прищурясь, словно надеясь увидеть там искорку лукавства. Он пока не совсем понимал. Не мог понять. Принять… – Я последний? По настоящему последний? Единственный? И никого… я… но…
– Людей больше нет, Катис, – жестко повторил Шеф. – Только мы.
– Но… – Катис встал, оперся рукой о спинку кровати. Он не чувствовал ног, в голове что-то надрывно гудело, перед глазами все плыло, стены смазались, медленно тошнотворно качалась мебель. Он шагнул вперед. – Но… я… Я… Я! – выкрикнул он отчаяно и хрипло. – Я!
Воевал. Ради чего? Этого?
Идеальный мир.
Все правильно. Ни единого человека на целом свете. Только он.
– Я! – Его лицо задергалось.
И роботы.
Робот что-то говорил, Катис видел, как открывается его рот, как шевелятся губы. Но слов не было. Катис ничего не слышал. Только в голове что-то бешено визжало. Выло, словна падающая авиационная бомба. Пикирующий бомбардировщик.
… вы сохранили для нас Будущее…
Для нас!
… вы позволили нам жить здесь и сейчас…
Жить!
…спасибо вам за все!…
За все! Спасибо!
Он запрокинул содрогающуюся голову и захохотал. Пена выступила на губах. Вывалился язык. Шею сводило тиком.
Череп был готов разорваться. Прямо в мозг рушилась огромная бомба. Скрежетала. Подвывала.
Что-то вспыхнуло. В голове. Ярко.
Взорвалось.
И тотчас тьма чернильной кляксой расползлась перед глазами.
Тишина.
Катис запрокинулся, раскинув руки, и тяжело рухнул, ударившись затылком о кровать.
* * *
В операционной был прохладно.
– Ну, что там? – спросил ШФ-541.
– Дрянь дело, – отозвался ремонтник, заглядывая во вскрытую черепную коробку. – Где вы такую рухлядь достали? Если не ошибаюсь КТС-23?
– Да. Ты не ошибся. Боевой робот-андроид КТС-23. Участник войны. Это Солдат.
– Серьезно? Последний Солдат? Тогда буду осторожен.
– Уж постарайся.
В дверном проеме показался доктор РКСН-2. Он приблизился к столу, мягко отстранил ремонтника, сам осмотрел повреждения.
– Ну, что, док? – спросил ШФ-541.
– Я предупреждал, – отозвался доктор. – Он не перенес удара. Инсульт.
ШФ-541 удивленно вздернул левую бровь.
Ремонтник пояснил:
– Короткое замыкание в третьем процессорном модуле. В результате возникшего перегрева капилляры системы охлаждения разрушились, и жидкость залила часть схемы.
– Восстановить можно?
– Можно, конечно. Только вот таких процессоров уже давно не выпускают. Но я подберу аналог. Правда придется понижать частоту и…
– Ладно, работай. – ШФ-541 повернулся к доктору, – Что ж, Раксин, вы оказались правы.
– Да, Шеф. Но меня это не радует.
– Меня тоже.
– Что дальше?
– Ничего. Как обычно. Подлатаем, потом проведем чистку.
– Опять чистка?
– Да не волнуйтесь вы так! Что тут такого – почистим память, уберем лишнее…
– Эта память – наше достояние. Солдат – наша история. А вы…
ШФ-541 раздраженно махнул рукой, прерывая доктора.
– Он же псих. Безумец. Шизофреник. Робот-шизофреник, забавно, не правда ли? Понял, что вокруг него одни роботы, но не заметил, что сам такой же, что и жилка на шее у него не бьется, и дышать не умеет…
– А он дышал… – Доктор смотрел в пол. – Дышал!.. Он не такой, как мы… Я вынужден сообщить о происшедшем Мировому Совету.
– Это ваше право.
– Надеюсь, на ваше место поставят другого человека.
– Человека, док? – ШФ-541 ухмыльнулся. – Человека?..
* * *
Катис нажал кнопку, возвещая миру о своем пробуждении, и открыл глаза.
Шторы снова открыты. В окошко заглядывает солнце, разбрасывает свои желтые теплые семена по стерильно чистому полу.
Катис с удовольствием потянулся, зевнул.
Что-то ведь снилось. Нехорошее. Темное. Жуткое.
Но он не помнил, что.
Дверь открылась. В комнату вошел Свитес. Утренний Свитес по прозвищу «Здравствуйте, Катис» и сказал:
– Доброе утро.
Катис удивленно вскинул бровь.
– Действительно, доброе.
– С днем рождения.
– Что?
– С днем рождения, Катис. Сегодня Вам исполнилось сто два года.
– Вы что, серьезно? День рождения? И сто два года? Действительно сто два?
Свитес широко улыбнулся и кивнул.
– Это ж надо! Сто два года! Не мудрено, что память меня иной раз подводит… Но вы уверены? У меня никогда не было дня рождения.
Свитес улыбнулся еще шире и вышел за дверь. Через мгновение он вернулся, держа в одной руке бутулку, а в другой бокал.
– Держите, Катис.
– Что это? Неужели коньяк? О, Боже! Настоящий коньяк!
Свитес поставил открытую бутылку на пол и подошел к окну.
– Знаете, – задумчиво сказал он, разглядывая зеленый океан внизу, за стеклом. – Сегодня на улице такой приятный ветер. Он благоухает, цветет, веет. Он гудит, шелестит, шуршит. Он живет. Дышит.
– Зачем вы мне это говорите?
– Действительно, зачем я это говорю? – негромко повторил Свитес и легким толчком распахнул створки окна. В помещение ворвался ветер, протряс занавески, обежал комнату по кругу, хлестнул Катиса в лицо. Тот вскочил, едва не опрокинув початую бутылку.
– Что это, Свитес? Господи! Окно…
– Да, мы его немного переделали.
– Немного?.. – Катис негромко засмеялся. – Это вы называете немного? Немного!.. – Он стремительно подошел к окошку, высунулся наружу, лег животом на широкий подоконник, заглянул в двухсотметровую пропасть. Вдохнул полной грудью. Блаженствуя, прикрыл глаза. Прошептал:
