Вновь и вновь вспоминал он прошедшие часы и они казались ему столь же не реальными, столь же призрачными, как и перекликающийся, весь переплетенный шелестом листьев и голосами людей мир за окном.
Вот на улице уж стало темнеть, а Саша все лежал на своей кровати, уткнувшись головой в подушку; все вспоминал Анну, а над нею вспыхивал образ Вэлры - и каждый раз, как вспыхивал этот образ - дрожь пробегала по Сашиной спине.
В густеющих сумерках, с балкона раздалось хлопанье больших крыльев - вот остановилось. Саша, не поднимая головы от подушки, замер - силясь представить птицу, у которой могли быть столь большие крылья. Кто это орел? Да у них в городе не водилось птиц больших, чем ворона.
Тут вспомнилась ему Гамаюн - эта птица с человечьим лицом из сказок - он ясно представил себе эту птицу - вот он поворачивает свою голову - это голова Вэлры.
"Я болен... я болен..." - зашептал Саша, обхвативши свою голову и сильнее вжимаясь в свою подушку: "Я, просто болен от этой, неразделенной любви. Никого там, конечно нет, и призрак цыганки за окном мне просто померещился все от перенапряжения, все от тоски". - так шептал он, сам не веря, в то, что шепчет, но зато зная, что на балконе, за бельем сидит птица Гамаюн с лицом Вэлры.
"А что, интересно, если с соседнего балкона увидят эту птицу?" - так подумал он и тут же понял, что с соседнего балкона ее увидеть не могли просто потому, что те, кто там раньше проживали, переехали на днях, в один из небоскребов и квартира пустовала.
Саша сильнее сжал голову, повторяя: "Я болен, я болен"
И тут он услышал мягкий, переливчатый голос:
- Саша, Саша выйди на балкон, я должна тебя видеть...
- Нет, нет! Этого не может быть это все бред! Голова то как болит!
- Это, ведь она заставила так тебя страдать! Милый мой, любимый мой...
Вновь зашумели крылья, и Саша, задрожавши, сильнее вжался в подушку, представил, как ворвется она в комнату, и... он не знал, что будет дальше, он не знал, что сам станет делать - да он и не знал чего тут бояться, если она, даже и ворвется в комнату.
Но вот наступила ночь. Из-за того, что на балконе висело белье, казалось, что весь мир стал совершенно черным, без единой то светлой крапинки, тому Саша и был рад, так как вообще ничего не хотел видеть.
В этой то темени, он на ощупь пробрался к столу и, не включая света, уселся в свое кресло. Просидел так довольно долго - и вновь, и вновь наплывали на него цыганские очи. Ему уж казалось, что он погружен в них...
- Вэлра, вэлра... - шепотом повторил он несколько раз имя. - Какое странное имя, и, разве же у цыган бывают такие имена?
И тут ему стало страшно от того, что он повторял это имя, от того, что она, как дух из ада может придти на этот зов. Ему было страшно и, в тоже время хотелось, чтобы она, все-таки, пришла.
Он чего-то напряженно ждал и вот увидел, что в темноте сначала слабо, едва приметно, стало разгораться синеватое сияние. А он, ведь, даже и не знал с какой стороны оно исходит и сначала ему подумалось, что разгорается стена.
Все сильнее, все сильнее - тут только Саша увидел в сиянии складки и понял, что проходит оно сквозь окно.
Все ярче-ярче - теперь Саша мог различить, что свет в центре своем сгущается, и можно различить там сильно размытую фигуру.
- Вэлра. - позвал он негромко, да и сам испугался своего, прорвавшимся в сиянии голоса.
И тут, когда вымолвил он это имя, сияние потухло и, вроде бы, раздался короткий и быстро оборвавшийся крик...
И вновь тишина, вновь темнота - он просидел еще некоторое время, повторил несколько раз имя "Вэлра", а потом, еще раз прошептав, что болен, повалился спать - он заснул сразу.
* * *
Никаких снов ему в ту ночь не приснилось, а разбужен он был довольно рано. Когда утро только-только еще коснулось его комнаты и очертания стола, и шкафа с книгами - проступали нечеткие, так, будто были сборищем призраков.
- Говорят... говорят... - пробормотал, протирая глаза, Саша. - И кому это в такую рань не спиться?
Но тут он прислушался - уж очень были голоса напряженные, встревоженные хоть и не понять было, откуда они исходят.
- Да, да - уже установлено, что именно отсюда.
- Почему же установлено. - голос басистый, начальственный.
- Найден обрывок платья - вот сюда он зацепился. Ага - все сфотографировано, обрывок взят, как вещ. док.
Саша определил, что голоса исходят со стороны балкона, и уж понимая, что ничего хорошего там не увидит - все-таки направился туда.
По дороге он натянул темные свои брюки и рубашку, стал отодвигать белье. Сколько же было эти выстиранных тряпок - слой за слоем - слой за слоем.
Да Саша и не торопился, с напряженностью вслушиваясь в каждое слово и уж понимая, что за последней тряпкой его будет ожидать какой-то кошмар.
Слова - эти сдержанные и напряженные слова - смысл их был неуловим для Саши - одно только он понимал - там все что-то про смерть...
Вот и последняя тряпка - он отдернул ее в сторону.
Оказывается, за всеми этими слоями сушащейся материи, уже воссияло, да почти в полную силу утро. Еще не взошло из-за крыш домов солнце, однако, было светло, и, чрез темные лиственные массы, проступал уже и цвет бледно-зеленый. В этот день погода обещала быть безоблачной и жаркой.
В десяти шагах от Саши, на балконе соседнего дома, у той самой квартиры, которая должна была пустовать, стояло четверо мужчин. Они оживленно переговаривались и потому, когда вышел Саша, только один из них, тот что стоял с краю заметил его, но не подал вида...
Саша же метнул взгляд вниз и увидел, что в просвете между деревьями, на асфальте возле подъезда лежит тело. И хоть лежала эта фигурка вниз лицом, Саша сразу же узнал ее по длинным и густым каштановым волосам, по длинному синеватому, а теперь ставшему голубым от пропитавшей ее крови платью - то была Аня.
Кровь разливалась вокруг нее и по асфальту - то было большое темное пятно, будто бы кто-то пролил ведро с густой краской. Прибывая в состоянии близком к бредовому, не понимая явь это, или же кошмарный сон, Саша отметил все-таки, что хорошо, что она лежит лицом вниз и он видит только волосы.
А вот и машина с красным крестом подъехала, беззвучно вышли из нее люди в белых халатах, положили тело на носилки, вот погрузили в машину - вот также беззвучно уехали.
Саша, смертно бледный, вцепившись в периллу, смотрел теперь на мужчин, стоявшем на противоположном балконе, и вдруг понял, что они обращаются к нему:
- Эй, молодой человек! - махнул ему рукой полный человек, с потным лицом и черными усами. - Вы, припомните хорошенько - ничего ли прошлой ночью подозрительного не видели, или не слышали. Часу во втором - у вас, ведь окно открыто - здесь всего десять метров - вы должны были заметить.
