Ночь превратилась в полумрак, и наконец к рассвету Джастин Ларкин сумел раскопать землю настолько, чтобы стало ясно, что погребено посреди круга. Именно то, что он и ожидал — ни больше и ни меньше.
Крика его никто не слышал: у него не было голоса.
— Крис?
Сестра оторвалась от газеты, но улыбка испарилась с ее лица, как только взгляды их соприкоснулись. Она отложила газету.
— Да?
— Как я попал сюда? — подступив поближе, он опустился возле сестры на старый диван; Крис находилась рядом, в каком-нибудь футе, но казалось, до нее мили и мили.
— Ты приехал на автомобиле.
— А где моя машина?
Лицо ее побледнело.
— Твоя машина?
— Моя машина.
— Она… она в гараже. Надо чинить.
Он кивнул. Прикрыл рукой глаза.
— Откуда у тебя мои цветы?
— Твои цветы?
— Крис, я узнал эти горшки; я должен был давно их заметить. Откуда они у тебя?
Она поглядела на свои руки. Пальцы ее почти непроизвольно сжимались и разжимались.
— Я… — глаза ее наполнились слезами.
— Крис… я умер, правда?
— Нет-нет! — Она внезапно вскочила, слезы покатились по лицу, глаза покраснели, губы затряслись. — Ты живой! Разве тебе этого мало? Ты здесь, со мной!
— Давно ли мы вдвоем? Как долго длится эта зима, Крис?
— Но ведь нам нет нужды уезжать, понимаешь? Круг рябин удерживает нас вместе. Ты живой, Джастин.
— Разве? — Говорить было трудно, и Джастин испугался. — Я копал в кругу, Крис. Я видел свое тело.
Она побледнела. Затрясла головой, прикрыла рот обеими руками.
— Это лес умирающих, — продолжал он, — лес мертвых. Здесь вечно будет зима. Ничто не вырастет, ничто не изменится.
Джастин схватил сестру за руки: они были теплыми — в отличие от его собственных, холодных.
— А что случилось с Биллом… ты начинала встречаться с ним, помнишь?
Крис качнула головой:
— Теперь это несущественно.
Отвернувшись, она уставилась незрячими глазами в огонь; по ее щекам бежали оранжевые слезы.
— Я забрала к себе твои растения, понимаешь? Взяла, хотя и знала, что это убьет их. Я должна была попробовать: ведь они кусочек твоей жизни. Но потом они начали гибнуть… Получилось, что я не сумела сохранить даже эту частицу тебя.
Джастин обнял сестру за шею, стараясь быть ласковым и вместе с тем держать себя в руках.
А потом твое тело, слезы хлынули потоком. Я опознала его… кое-как. Оно было… — Продолжить она не смогла. Шли минуты, а Крис только хватала ртом воздух. Через несколько месяцев мое терпение кончилось. Я выкопала тело и привезла к себе. Я хотела, чтобы ты был рядом. Прости мой эгоизм. Я знала, ты никогда не любил рябины, не то что я. Они — сердце здешнего леса, а ты… ты был частью моего. И мне… мне показалось разумным похоронить тебя здесь.
— Сестра попыталась отодвинуться от него, но зарылась поглубже в его объятия. — Я так молилась! Я была готова умереть ради тебя. Я молилась там, в кругу рябин.
Ты всегда была чувствительной и романтичной, проговорил он, пряча свои слезы в ее волосах.
Голос Крис изменился, сделался более мягким, легким. Он слышал волшебство в ее голосе; сестра всегда была чересчур сдержанна, чтобы доверять свои чувства словам.
— А потом, на следующее утро, я проснулась, и ты был рядом. И настала зима. И я знала, что она будет вечной. Исчезли все звери. Все птицы. Совершенно внезапно. Как будто они не могли находиться рядом с тобой. А мне было все равно. Зима… мороз… Пускай! Мне и сейчас все это безразлично, Джастин, — она прикрыла рот ладонью. — Я не хочу терять тебя! Я не хочу, чтобы ты покинул меня.
Он обнял ее. Просто обнял.
Потом, утомленная горем, она уснула, а он все держал ее в своих объятиях. Надо было выбирать, но он боялся заглянуть в будущее. Он любил Крис, он любил жизнь… Но теперь понимал, что более не имеет права ни на то, ни на другое.
Ну так что же? Он может жить, если выберет такое существование; рябины позаботятся о нем — ради Крис.
Ради Крис…
Джастин поглядел в окно, за которым сыпал бриллиантовыми искрами морозный день. Они ждали его, эти голодные, сердитые, измученные глаза. У них не было жизни, ибо они принадлежали к зеленому царству.
И у самой Крис не было жизни. Лишь тень ее, крошечный ломтик нескончаемой зимы. Из-за него. Он умер, но ей удалось удержать его.
«О, Крис, — промолвил он. — Ты разрываешь мое сердце».
Той ночью пошел снег. Окно было закрыто, но не заложено ставнями, и он смотрел в него, как в телевизор. Хлопья падали, быстрые, яростные, и гневный ветер нес их над белой пустыней. Рябины берегли его тело.
Следующие пять дней он отказывался думать.
Жизнь в избушке сделалась почти нормальной, — если не считать ночных кошмаров, в которых ему являлись шепелявые тощие тени.
Хуже всего приходилось растениям. Он ежедневно посещал их, разговаривал с ними, поливал, даже переставил поближе к свету. Однако они не поправлялись и продолжали чахнуть.
Во всяком случае не умерли, отметил он. Но и живыми не были. Джастин более не знал, есть ли разница между жизнью и смертью, однако прежде таковая существовала, он был уверен в этом.
— …вот почему его надо пересадить, корни сделались слишком большими для… Крис, ты не слушаешь. — Сестра вглядывалась в его лицо, и он схватил ее за руки. — Ну пойми же, раз ты можешь любить рощу пахучих деревьев, что запрещает тебе насладиться красотой яшмового куста?
Он помолчал, держа ее за руки.
Она спросила:
— О чем ты молчишь?
— Нельзя же так… Жить и губить всякое растение, попавшее в твои руки.
Крис попыталась рассмеяться, но ее хватило только на тень, призрак смеха.
Джастин обнял ее и продолжил:
— А теперь самое главное. Речь идет о поливе…
Наступил шестой день. За окошком блистала морозная зима. Завтрак был хорош, Джастин даже забыл о холестерине. Он пил кофе со сливками, густо намазывал маслом хлеб и поглощал бекон полуфунтовыми ломтями.
— Джастин… это вредно.
Оторвавшись от своей тарелки, он усмехнулся.
— Я мертв. И пища не может повредить мне.
Крис не могла даже улыбнуться. И ее молчание, напряженное и горькое, лежало между ними, пока Джастин не встал из-за стола.
— Куда ты собрался?
— Погулять.
— А можно и мне с тобой?
Крис… Обойдя вокруг стола, он крепко обнял сестру, так крепко, как ни разу в жизни не обнимал. — Конечно. Пойдем со мной.
Он позволил ей хорошенько выговориться — сапоги его, на взгляд Крис, были слишком коротки и легки, да и снегоступы не по размеру, к тому же он небрежно застегнул куртку. Еще он не стал надевать шапку, и возможность позаботиться о нем притупила овладевшее Крис напряжение и успокоила — почти до нормального состояния.
