– Какие же это дома? Это коробки.
– Никакие не коробки! Современные жилые дома. У нас в Японии еще как дерутся за эти квартиры…
Не обращая внимания на мои разъяснения, Гоэмон извлек из складок штанов старинную дорожную шкатулку для туши и кисточек, рулон туалетной бумаги – ею он, видимо, пользовался как записной книжкой – и великолепным почерком, очень меня удивившим, написал: «Японцы живут в коробках».
Я было запротестовал, стремясь защитить честь моих дорогих соотечественников, – действительно, что же это получится, если каждый иностранец будет делать подобные ошибочные выводы?! Но почему-то раздумал. Ничего, проснусь, и все исчезнет.
– Пошли, – сказал он, пряча шкатулку. – Шагай, маршируй!
Но мне не хотелось следовать за ним. Никому бы не захотелось.
– Послушайте, Гоэмон-сан, – сказал я, – вы бы не желали остановиться в отеле? Я могу подыскать лам дешевый и уютный номер.
– Не желал бы… – поднимаясь по лестнице, Гоэмон посмотрел вверх. – А у вас в комнате кто-то есть.
– Что вы, отсюда не видно, я же на третьем этаже живу, – пробормотал я. – Да и ключ у меня в кармане…
Но когда мы подходили к моей квартире, я испугался. Дверь была приоткрыта, изнутри доносились какие-то звуки.
Что это?.. Сердце сильно забилось.
Единственный человек, у которого есть ключ…
Из глубины комнаты стремительно выскочила Кисако и повисла у меня на шее.
– Милый, прости меня! Я такого тебе наговорила! Специально пришла, чтобы извиниться… Я во всем виновата, я!.. Под вечер так тошно стало, места себе не нахожу… Вот и пришла… просить прощения… Пришла, а тебя нет. Решила подождать. А пока ждала, прибрала квартиру и наготовила кучу вкусных вещей.
Кисако спрятала лицо у меня на груди, должно быть, чуточку смутилась. Ее прямые коротко остриженные волосы щекотали мне щеки, сладкий запах духов «Воль де нюи»[1] кружил голову.
Обычно в подобных случаях я мгновенно начинаю сиять. Все три года мы только и делаем, что ссоримся да миримся. Наверно, потому и не женимся, что боимся расстаться с подобным удовольствием. Но сейчас я не почувствовал никакой радости.
– Ну, мир, да? – Кисако подняла лицо. – В знак примирения…
Прикрыв глаза, она приблизила губы к моим губам.
– Вы что это, кусаться собираетесь? – раздался бесцеремонный скрипучий голос Гоэмона.
Кисако вздрогнула, отпрянула от меня и, вспыхнув, уставилась на незнакомца.
– Прости, я не знала… – она прижала ладони к пылающим щекам. – Оказывается, с тобой гость… Вы вместе пришли?
– Кисако! – шепнул я в полном отчаянии, взяв ее руки в свои. – Я не хотел, чтобы ты пришла слишком рано… Ох, только не это!.. Я хотел проснуться до того, как ты придешь…
– Что ты болтаешь?! – она нахмурилась, потом, глядя за мою спину, сказала медовым голосом: – Ради бога, простите, я вас не заметила. Прошу вас, проходите, пожалуйста!
Непостижимые существа женщины! Им ничего не стоит преобразиться. Вот и Кисако тоже. Когда мы поцапаемся, она пулей вылетает в переднюю и пинком ноги распахивает дверь. Но если в этот момент появляются гости, Кисако чинно приседает и, касаясь тремя пальцами пола, низко кланяется. Прекрасные манеры! Картина в стиле Огасавары.
– Добро пожа…
Ага, она лишилась дара речи! И все же с готовыми выскочить из орбит глазами, с широко разинутым ртом, в котором застрял конец слова, Кисако склонилась в глубоком поклоне.
А скотина Гоэмон и ухом не повел. Перепрыгнув через Кисако, он ринулся в комнату.
Кисако не шевелилась – так и застыла со склоненной головой. Что с ней? Поклон очень уж затянулся. Я коснулся ее плеча и почувствовал, как она дрожит.
– С-с-с… со-о-о… – забормотала Кисако.
– Что?.. Что с тобой? – заорал я, приходя в ужас.
– Со-соли… скорее…
Я бросился в кухню и принес щепотку соли. Она положила ее в рот, пососала, скривилась в гримасе и наконец подняла голову. Из глаз текли слезы, но Кисако уже хохотала как сумасшедшая.
– Тьфу, как горько!.. А это кто? Твой дядя из деревни?
– Да нет, – сказал я, теряя последние силы, – нет… Он… это… понимаешь, сон…
– Сон?
– Ага. Перебрал дешевого виски, вот мне и снится это чудовище… Мне стыдно, что я показываю тебе такой гнусный сон…
– Что ты говоришь? Очнись! – она испуганно взглянула на меня. – Ты пьяный, да?
– Нет, совсем не пьяный… – я говорил медленно, пережевывая каждое слово. – Но, понимаешь, все это сон. Я сплю, и мне снится… Оборотень в обличье «человека-рекламы» – сон… И ты – сон… И сам я – тоже сон…
Кисако капризно надула губы.
– Как тебе не стыдно! Вовсе я не сон и не снюсь тебе! Я же не сплю…
– Что ты там сюсюкаешь – шу-шу-шу? – раздался голос Гоэмона. Он стоял на пороге. Невежа, войдя в дом, не снял ни шляпы, ни обуви. – Что это у тебя? – Он ткнул пальцем в Кисако. – Зверушку держишь? Для забавы? Ну, иди сюда, ишь ты, какое милое, ласковое животное!..
Брови Кисако стремительно взлетели вверх.
– Нет, нет, это… она… – Я захлебнулся словами. – Разрешите представить, моя… э-э-э… невеста Кисако.
– А-а, киска… Это которые мышей ловят, – он понимающе кивнул.
– Да вы что?! Не кошка, а женщина! Кисако ее имя. Мы собираемся пожениться.
– А-а-а, твоя самка, значит!
Я видел, как у Кисако дрогнули губы. У меня снова все завертелось в голове. Хоть бы проснуться! Хоть бы поскорее проснуться! Хоть бы будильник зазвенел!..
– А зачем ты давеча с этой самкой кусался?
Перед глазами у меня поплыли огненные круги.
– Это… это… Ну, как вам объяснить… Это – поцелуй! Так мы выражаем любовь…
Гоэмон тут же извлек знакомый мне рулон туалетной бумаги и размашисто написал: «Самцы и самки в знак любви кусаются».
Кисако, сверкнув глазами, застонала и сжала кулаки.
«Ну хватит, – подумал я, – придется прибегнуть к крайней мере».
– Кисако, дорогая! – взмолился я, хватая ее за руки. – Прошу тебя, минуту терпения! Возьми что-нибудь тяжелое и дай мне хорошенько по голове!
– Да я ему сейчас всю башку расколю! – взревела Кисако. – Как он смеет…
– Пойми, бить его совершенно бессмысленно. Он же продукт моего сна! Ну, умоляю тебя, стукни меня хорошенько!..
Откуда-то доносился тяжелый металлический грохот. Сначала я подумал – в голове стучит. Прислушался. Нет, это был стук парового молота, вбивающего в землю стальную сваю.
Ну, опять началось!
Олимпиада давным-давно кончилась, а дороги все еще ремонтируют… Впрочем, нет, грохот доносится из котлована – неподалеку прокладывают новую линию метро.
К ударам парового молота прибавился оглушительный низкий хриплый вой – сопляк с верхнего этажа крутил «Модерн джаз» на самодельной стереорадиоле. Вот сволочь, ведь каждый вечер запускает! Да еще на полную мощность. Знает, что звукоизоляция в нашем доме ни к черту…