Так минул и день, и другой.
У Рагозина кончались деньги. Разумеется, стоило ему лишь заикнуться… Но не хотел он связывать себя обязательствами перед кем-нибудь. Не любил поэтому брать в долг, а еще сильнее — возвращать долги. Стало быть, нужно было устраиваться на работу.
Он обошел все близлежащие доски объявлений и присмотрел себе с полдюжины вполне приемлемых местечек. Основным критерием отбора была минимальная занятость при максимальном доходе. Разумеется, воззвания типа «Требуется замминистра» или «Приглашаем председателя Госкомитета» начисто отсутствовали. На самые лакомые синекуры объявления традиционно не давались, поэтому приходилось довольствоваться чем-то вроде электрика в детском саду, дворника или, паче чаяния, страхового агента. Престижность для Рагозина значения не имела. Он давно уже махнул рукой на свое высшее инженерное.
Рагозин даже посетил одно из учреждений, переговорил с заведующей.
— Как, вы сказали, ваша фамилия? — переспросила та. — У вас нет родственника среди писателей?
Рагозин понял: тоже читала. Но как, каким внепространственным способом его роман обрел повсеместное хождение? Это оставалось загадкой. Во всяком случае, Рагозин от родства с самим собой открестился и был приглашен назавтра со всеми документами для полного трудоустройства.
Вечером он сидел перед ненавистным ему телевизором, пялился на экран, с которого молодые люди, похожие на оборванцев, не то пели, не то бранились на непонятном жаргоне, и ничего этого не слышал. Под звуки электронной музыки в нем шла кропотливая работа. Возводился очередной пролет его личного, рагозинского хрустального замка.
Заверещал телефон.
Рагозин снял трубку.
— Слушаю, — сказал он с раздражением. — Да слушаю же. Говорите, вас не слышно!
Он подул в трубку, выждал и швырнул ее на рычаги. Звонок повторился.
— Рагозин? — спросили его глубоким бархатным голосом.
— Да.
— Михаил Вадимович?
— Допустим.
— Скажите, вы никуда сейчас не намерены отбыть?
— Куда ж я в такую пору… — начал удивляться Рагозин.
— И замечательно. Будьте дома.
— А какого, собственно, рожна… — возмутился было Рагозин, но в трубке запищало.
— Моду взяли, — проворчал он по инерции. — Указывать будут, где мне быть! Захочу — и уйду куда угодно…
За окном разверзлись хляби, в стекло плеснула вода, подоконник задрожал и заскрипел под напором дождевых струй в палец толщиной каждая. Потом врезал град. Окатанные куски льда, похожие на леденцы для великана, колотили куда ни попадя с отчаянной силой. Идти было некуда. Вообще покидать теплую квартиру в такой дурной вечер казалось безумием. Рагозин побухтел для приличия еще немного и снова обратился к телевизору.
«Сейчас в нашей программе прямой репортаж с третьего, заключительного тура Второго всесоюзного конкурса молодых артистов стриптиза, — доверительно сообщил ему диктор, — По окончании — новости Агропрома.»
Позвонили в дверь.
Пролет и часть резной колоннады хрустального замка остались незавершенными.
— Да мать же вашу, — сказал Рагозин разочарованно и пошел отпирать.
На лестничной площадке стояли трое, совершенно мокрые. Двоих Рагозин никогда прежде не встречал. Первый, плотного телосложения, с пузцом, упакованный черное кожаное пальто, с которого стекали ручьи, увенчанный черной же широкополой шляпой, при виде Рагозина эту шляпу снял и стряхнул с нее бусины града. Второй, с лицом аскета-схимника, в рыжей неровной бороде и рыжем в расползшихся пятнах сырости плаще, маячил чуть позади, утолкав руки в карманы, и с плохо скрываемой неприязнью сверлил Рагозина безумным взглядом больших желтых глаз. Третьей же была та самая изможденная девушка-редактор. На сей раз она была облачена в бесформенное и бесцветное пальтецо, также предельно мокрое.
— Позволите войти? — предупредительно спросил первый, и Рагозин узнал голос, уведомлявший его о желательности невыхода из дому.
— Пожалуйста, — сказал Рагозин, отступая. Сырая компания втиснулась в прихожую.
— Раздеваться, полагаю, не станем? — спросил рыжий. — Вроде бы ни к чему? Что тут тянуть…
— Нет, надо, надо, — покачал головой плотный.
Редакторша укоризненно молчала. Рагозин упятился в комнату, потому что непонятно отчего испытал озноб от одной мысли, что случайные брызги с одежд этих людей заденут и его. Незнакомцы между тем разделись и даже разулись.
— Вот здесь тапочки, — потерянно сказал Рагозин.
— Не извольте беспокоиться, у вас тепло, — бархатисто промолвил плотный.
— Ну хотя бы вы наденьте, — обратился Рагозин к редакторше.
Та отрицательно мотнула головой и почему-то отвернулась.
— Можно я закурю? — сипло спросила она.
— Не надо бы, — с сомнением сказал рыжий.
— Ничего, мы потом уберем, — заверил плотный. — Да вы пройдите, пригласил Рагозин.
— Благодарствуйте, мы уже прошли, — прогудел плотный.
Он прошествовал в дальний угол комнаты и с довольным урчанием воссел в кресло под торшером. Девушка очень неловко и скованно пристроилась на краешке стула и как-то замысловато переплела ноги. Рыжий привалился к стене, внимательно, не по-хорошему заинтересованно озирая интерьеры рагозинской квартирки.
— Там что, кухня? — спросил он отрывисто.
— Туалет, — сказал Рагозин. — Кухня рядом.
— Лоджия? Балкон?
— Балкон.
— Хорошо, — удовлетворился рыжий и замолчал.
— Стало быть, здесь вы и обретаетесь, — неопределенно сказал плотный. — Один?
— Один.
— Семья где? На даче?
— Нет. Я вообще один.
— В разводе, — вставил рыжий. — Алименты. Двадцать пять процентов со всех видов доходов. Литераторы без разводов не бывают.
— Вы что, наводили обо мне справки?..
— Разумеется.
— Гм, — вмешался плотный. — Стало быть, в этой скромной обители и рождаются шедевры.
— Ну уж и шедевры, — хмыкнул Рагозин, хотя ему было приятно услышать это.
— Шедевры, шедевры, — пророкотал плотный. — Чего там скромничать… Вот ведь парадокс: иному дано от бога и власти все, что он пожелает. И жилье, и благополучие, и деньги. И женщины его любят! А он бесплоден, как мул. То есть, конечно, что-то он там рожает, но все большей частью ублюдков, не при даме будь сказано. А тут и квартирой-то по совести не назвать, так — халупа. Жена бросила. Общественное положение нулевое. Денег нет. И не будет, по всей видимости… И вот поди ж ты — шедевры ваяет! М-да, парадокс…
— Не нужно преуменьшать, — вмешался рыжий. — Он тоже, знаете, недурно устроился. Мы в его годы все больше по коммуналкам да общежитиям окопного типа… Все ж таки отдельное жилье. Балкон. Вода поступает — я отсюда слышу, в бачке журчит. Сам здоровый, руки-ноги на месте. Голова какая ни то в наличии. Шел бы, понимаете, работал. К станку, к штурвалу, сельское хозяйство поднимать. Нет, обязательно надо в писатели! Бестселлеры сочинять! Что вам всем спокойно не живется?! — его голос понемногу возвышался, как турбина, набирая обороты. — Что вам не естся, не спится? На кой ляд вам это?..
