Когда облака немного разошлись и в просвете засияло яркое солнце, все было кончено. Над городскими крышами поднимался дым, но вовсе не от каминных труб, и никто не спешил тушить пожары. Три эквешских корабля стояли у берега. Высокие воины неторопливо, деловито расхаживали взад-вперед, нося тяжелые тюки и ящики с поживой. Альв мог ясно видеть рисунки на черных корпусах судов, очень напоминавшие изображения на стенах домов, теперь почерневшие и потрескавшиеся от жара. Эквешцы были близкими родичами северян, походили на них обликом и сложением, но за исключением нескольких слов их язык отличался от северного, и они были не простыми фермерами или торговцами. Они приплывали с запада, из-за моря - никто не знал откуда, - жгли, грабили и возвращались обратно. По слухам, их родная земля напоминала их сердца - такая же жесткая и безжалостная, пышущая жаром или опаляющая холодом со сменой сезонов, дикая и яростная, под стать их нраву. Они были великими моряками и воителями, но не уважали ничего, что не принадлежало им, - ни земли, ни собственности, ни самой жизни. Ходили и более мрачные слухи...
Кусты за спиной Альва зашуршали. Он приподнялся, повернулся, краешком глаза успел заметить черные доспехи... а потом на него обрушился огромный вес, вдавивший его лицом в землю. Задохнувшийся, ослепленный, он почти не осознавал, что ему связывают руки за спиной. Затем сильная рука вцепилась ему в волосы, рывком поставила на ноги и послала вниз по склону холма.
Он вспомнил, что сначала видел четыре корабля; должно быть, один пристал к берегу немного дальше, чтобы перехватить возможных гонцов или беженцев. Когда зрение Альва немного прояснилось, он уже был в городе и, спотыкаясь, брел по улицам, которые совсем недавно покинул.
Перед ним развернулась кошмарная картина. В теплом воздухе висели клочья едкого дыма, и вовсе не солнце окрашивало лужи в ярко-алый цвет. Разрисованные стены обгорели или обрушились; те, кто жил внутри, лежали среди развалин, мертвые и застывшие. Под окном первого дома свернулся клубком мужчина в кольчуге, обнимавший стрелу, пронзившую его насквозь. На ступенях крыльца распростерлась женщина с нелепо вывернутыми конечностями, из-под которой натекла красно-коричневая лужа. В грязи в центре улицы лежал маленький ребенок, все еще слабо шевелившийся, с отпечатком сапога по всей длине его тела. Альв был вынужден переступить через него и чуть не споткнулся. Он знал этих людей, видел их еще вчера; он помнил рождение ребенка и праздник, устроенный родителями, когда даже для него, маленького изгоя, нашлось место за столом и миска еды. И такое творилось повсюду. Каждое следующее зрелище было чудовищнее предыдущего, наполняя душу мальчика жалостью и ужасом превыше его понимания.
Они подошли к дому старшины, возле которого валялось особенно много трупов. Сам хозяин лежал под руинами своего некогда гордого резного крыльца. Его тело, пропоротое копьями с широким лезвием, напоминало вскрытую раковину, голова наполовину отделилась от туловища. Глядя на него, Альв тщетно пытался пробудить в себе ту ненависть, которую когда-то чувствовал. Да, старшина был груб и несправедлив, но он никому не причинил большого зла и, конечно, не заслуживал такого конца. Его дела бледнели по сравнению с тем, что было сделано с ним. При виде гибели и разрушения Альв горько сожалел о своем недавнем смехе и мстительных мыслях, которые теперь казались ему ребяческой глупостью.
Его вывели на площадь возле главного городского колодца. К своему удивлению, он увидел, что кое-кто из жителей остался в живых, в основном молодые женщины и дети. Десятка полтора эквешцев остались охранять пленников, и Альв впервые смог ясно рассмотреть их. Они носили кожаные килты, короткие куртки и шлемы из дубленой кожи с металлическими заклепками - доспехи моряков, достаточно легкие, чтобы не утянуть человека на дно. На их руках и в волосах поблескивали украшения из янтаря и драгоценных металлов, однако лица опровергали малейшее подозрение в мягкотелости: неподвижные, мрачные маски с холодными глазами, исполосованные шрамами, даже у самых молодых воинов.
У колодца стоял сутулый человек в длинном черном балахоне и круглой шляпе с широкими полями, опиравшийся на толстую белую палку. Человек отдавал команды отрывистым, лающим голосом, рассылая солдат налево и направо и время от времени подкрепляя приказ хрустким ударом палки по голове или плечу. Двое эквешцев подтащили к нему пленницу - пожилую женщину, в которой Альв узнал жену городского кондитера. Они швырнули ее на колени у его ног; шляпа на мгновение склонилась над ней, затем человек выпрямился и пренебрежительно махнул рукой. Один из эквешцев ударил ее древком копья в основание черепа, другой отбросил в сторону и отработанным движением вспорол ей живот. Кучка пленных жутко заголосила.
Настала очередь Альва. Жесткая ладонь легла ему на загривок, толкнув на колени. Лицо, склонившееся над ним в тени полей шляпы, было мрачным и обветренным, покрытым шрамами, как и остальные. Но страшнее всего были глаза: ярко-желтые, кошачьи, под нависающими кустистыми бровями, они цепко впивались в жертву, оценивая ее.
Альв яростно вскинулся. Больше всего он боялся умереть на коленях, словно овца, приведенная на заклание. Рука соскользнула с его шеи, кожаный шнурок на запястьях порвался, и прежде чем мальчик успел осознать, что делает, он поднялся на ноги, тяжело дыша.
Старый эквешец пролаял короткий приказ. Наконечник копья остановился у самого горла Альва. Человек в черной шляпе вытянул шею, словно дряхлая ящерица, оглядел мальчика сверху донизу и улыбнулся, показав два ряда остро заточенных почерневших зубов.
- Сильный, - произнес он с гортанным акцентом и удовлетворенно кивнул. - Сотранец? Раб здесь? Хорошо. Хороший раб для нас. Будешь жить.
Гнев Альва выплеснулся наружу.
- На, получай! - выкрикнул он и плюнул грязью на засаленный балахон. Держи свое милосердие при себе, пожиратель человеческих внутренностей! Я знаю, что бывает с вашими рабами! Лучше умереть здесь, чем стать поганым скотом для...
Его пинком опрокинули на спину, а в следующее мгновение он увидел копье, готовое вспороть ему живот. Но тут чей-то другой голос отдал резкую команду, и удара не последовало.
Альв изогнул шею, пытаясь увидеть говорившего. Возле колодца стоял еще один человек в балахоне, с ковшом для питья в руках. Он не был эквешцем, хотя воины расступились в стороны, когда он подошел ближе. Его балахон имел оттенок спелой кукурузы с богатым орнаментом, сверкавшим под солнцем.
- Встань, - произнес он ровным, нейтральным тоном. Альв неуклюже поднялся на ноги, остро ощущая близость копий, по-прежнему направленных на него. Незнакомец смерил мальчика внимательным взглядом, осмотрел его ладони, как конюх мог бы осматривать копыта вьючного животного, а затем приподнял его за подбородок и пристально посмотрел ему в глаза. Его взгляд был темным и пронизывающим, но в самой глубине, казалось, плясали искорки холодного белого света.
