Затерянный в древе дорог,
Уйду так далеко, что и память умрет,
Разбитая в щебень дорожный,
С улыбкой на лице
и с болью в сердце.
Тема горестного ухода, фактически бегства в никуда, бегства от обстоятельств, уже сложившихся, возможно, это был лейтмотив всей его жизни. Зов предков здесь не все объясняет".
*
"Есть люди, равнодушные к пространственным координатам, вообще к пространству своего обитания, они довольствуются знанием того, что находятся в пределах их досягаемости и что функционально необходимо для повседневной жизни. Приходится удивляться порою, когда на вопрос что за поселок находится там, за поворотом, и поселок-то весь на виду, человек пожимает плечами: "А что я там потерял?" И речь идет о родных местах, ограниченных чертой горизонта. Что ж говорить о запредельных краях? Громадное большинство людей довольствуется обрывочными сведениями, искаженными представлениями, которые кое-как сплетаются в небрежную рогожку, и эта рогожка покрывает их мир, их единственный мир, в котором они живут всю свою жизнь. Мир странный, перекошенный, зияющий причудливыми брешами, щелястый, как построенный наспех барак, - но обжитой, привычный, по-своему удобный - и исчезающий, словно мираж, когда умирает гнездившийся в нем человек. Да что человек! Есть целые народы, обделенные интересом к пространству... чаще не обделенные, а обворованные.
До таких высот понимания проблемы Эрнесто не поднимался, у него было особое, свойственное многим астматикам отношение к пространству: замкнутость его, стесненность ассоциировались с приступами удушья, когда смерть, мрак и ужас обступали его. Странствия распахнули перед ним горизонты".
Его видели разным. По фотографиям можно проследить хронику увлечений и страстей.
Эрнесто в кожанке на летном поле, локоть опирается на плоскость его планера.
Эрнесто у шалаша на Амазонке.
Верхом на спортивном велосипеде (подпись под фото - "Король педали").
С ледорубом на заснеженном склоне вулкана Попокатепетль.
В джунглях с партизанами-сподвижниками.
Его видели разным и после смерти.
Супергероем-одиночкой, кумиром демократической молодежи 60-х, трагической личностью, одним из гениев кубинской революции, революционером-самоубийцей, анархистом, троцкистом, последователем Мао Цзе-дуна... Чего только не писала о нем мировая пресса!..
Кем видим Че мы, ровесники его сына Камилито? Соплеменником. Есть такое интернациональное племя беспокойных людей, для которых жизнь мещанина и обывателя - опасная нравственная паталогия.
А.Деpевицкий
Д В А "З Е Л Е Н Ы Х Б Е Р Е Т А" и С Т Р А Х
Что заставляет человека надевать зеленый,
малиновый, черный, голубой или краповый
берет и снова и снова рисковать головой?
Об этом спорят два "зеленых берета"
герои книги Дональда Данкена, бывшего
мастер-сержанта американских войск специ
ального назначения.
/"Новые легионы", М., 1970/
/Бар американской военной базы в Южном Вьетнаме. За стойкой
Билл и Мэнни, два друга, оба "зеленые береты". Они только что верну
лись после многосуточного похода по джунглям, в котором смерть шла
за ними буквально по пятам/.
- Что нас тянет после заданий к этой стойке? - задумчиво
произнес Мэнни.
- В первую очередь мы хотим выговориться, освободиться от
страха, от напряжения,- сказал Билл, наклонившись к столу.
- Мы сидим здесь и рассказываем не о том, какими были мужест
венными, а как раз наоборот. Я, например, рассказывая о задании,
признаюсь,что было страшно, что я боялся.
- Правильно, Мэнни. Все мы понимаем, что нам страшно, что мы
боимся, и, казалось бы, незачем об этом говорить. Тем не менее мы
говорим, потому что, чем больше мы говорим, тем больше в нашем
сознании страх теряет свою обоснованность. Поэтому нет ничего удиви
тельного в том, что мы сначала идем за разговором сюда, а уже потом
по женщинам.
Мэнни отпил глоток из бокала:
- Все едино. Ковбой прав: мы самые настоящие сумасбродные чу
даки. Психолог нашел бы среди нас предостаточно интересных экземпля
ров. Все мы согласились участвовать в этих операциях добровольно.
Никто нас не заставлял и никто нас не гонит, но мы идем. Почему?
Скажи мне, Билл, почему мы продолжаем ходить на задания?
- Страх заставляет нас идти снова и снова.
Мэнни фыркнул:
- Получается какой-то заколдованный круг: мы идем на задание
из-за страха, чтобы еще раз испытать страх.
- Существует много видов страха. Во время задания мы больше
всего боимся умереть. И, как говорится в одной умной книге, именно
этот страх - страх умереть - помогает нам уцелеть. Тем не менее мы
ненавидим этот страх, мы негодуем, когда испытываем его, потому что
считаем, что, чем больше мы боимся, тем меньше достойны называться
мужчинами. Страх, заставляющий нас идти на задания снова и снова,
сильнее страха смерти. Это страх оказаться недостаточно мужествен
ными...
- Да перестань! Мне вовсе нет необходимости доказывать, что я
мужчина, и тебе тоже, да и любому из нас.
- Правильно, нет никакой необходимости. И тем не менее мы дока
зываем. Нам никого не нужно убеждать в этом, поэтому мы пытаемся
убедить самих себя.
- Может быть ты и прав. У нас две возможности - идти или отка
заться. Но мы предпочитаем не отказываться, чтоб самим не усомниться
в своем мужестве. Хотя за отказ нас никто и не осудит...
газета "Волонтеp"
Я Н Т А Р Н А Я З О Н А
Завязкой этой странной истории послужил стронциевый радиоактивный эталон, который выкатился мне под ноги в один из весенних воскресных дней на киевском рынке "Патент". Врядли бы кто-то обратил внимание на маленький серебристый диск размером с пятак, в центре которого впрессована микроскопическая порция радиоизотопа стронция. Я и сам вначале подумал: "Торгуют тут, что ли, и радиометрами?.."
Но та суета, с которой мне под ноги вслед за эталоном бросился молодой обросший парень с испуганными глазами, меня не могла не насторожить. Парень вернулся к своим сотоварищам, стоящим поблизости. У одного из них я разглядел в адидасовской спортивной сумке "пушку" СРП-2 - старенького и хорошо знакомого мне радиометра. У другого в руках я заметил нить янтарных бус. И это все.
Лишь несколько недель спустя, вспомнив случайно об этом случае, я задумался. Радиометр, янтарные бусы... В юношестве за янтарем я ездил на днепровские кручи села Новые Петровцы, вернее - на бывшие склоны Днепра, которые тут стали берегами Киевского водохранилища. По университетскому курсу исторической геологии, который я когда-то прослушал в КГУ, янтарь довольно часто встречается в отложениях не то харьковской, не то полтавской свиты - мощных песчаных пластов, выходы которых во всей их красе можно встретить северней Киева. И тут сработало - "северней Киева..." Это бы сработало не только у бывшего геолога, но и у любого киевлянина - северней Киева расположен Чернобыль.
