Майор вздохнул. Третьи сутки без сна, в голове все мешалось…
— Все правильно, майор. Все верно. Подобное подобным, — все болтал профессор. — Одолеть наномашины могут только другие наномашины. У нас завелись мышки и съели все наше зерно, и теперь мы делаем кошек, чтобы они съели этих мышек!
— А вы уверены, что для этих кошек потом не потребуются собаки?.. Эта штука не превратит в ржу все остальное, что есть в мире стального? Все корабли, все машины, все инструменты…
Все оружие…
— Уверен, уверен! Этот штамм наномашин может передвигаться только по стали! Они съедят эту пеносталь на океане, но распространяться дальше не смогут!
— А когда они доедят эту дрянь, они…
— Да все сделал, как вы просили! Когда кончится доступная для окисления сталь, в наномашинах сработают блоки самоуничтожения. Меньше чем через семь сотых секунды после того, как они лишатся работы. Вы глазом моргнуть не успеете, как они сами перемрут!
Майор вздохнул. Покосился на истребитель, нарезающий над островом бабочки.
В конце концов, это его долг. Если уж не довелось избежать утечки информации, то надо хотя бы минимизировать ее последствия…
— Ну? Можно, майор? Давайте!
— Ну давайте… — махнул рукой майор.
(56 часов 14 минут после)Рыжее пятно ползло во все стороны от острова. Расползалось, расползалось, расползалось…
Казалось, что это горит и сворачивается в рыжие трубочки лист серебристой бумаги.
— Ну, что я говорил! — заявил профессор. — Видите, как все просто и безопа…
Рев истребителя изменился. Он пикировал вниз.
Ну все. Началось.
Чуть-чуть не успели…
— На землю! Ложись!
Майор повалил профессора, накрыл его своим телом. Мгновения растянулись в минуты, почему-то вспомнилось, как давным-давно тонул в пруду…
А истребитель все пикировал и пикировал. Как-то подозрительно долго.
Майор поднял голову — и еще успел заметить, как истребитель пробил рыжеватую корку стального льда и ушел в воду.
— Не понял… — пробормотал майор.
Истребитель никто не сбивал. Он сам рухнул. Ни с того ни с сего…
Майор слез с профессора. Достал пачку сигареты, зажигалку. Прикурил.
— Что случилось? Куда он делся? — крутил головой профессор.
Вокруг поднимались остальные.
Майор нервно затягивался и разглядывал небо. Цвет у него стал какой-то странный. Да и сам воздух… Мутный какой-то.
Огонек добежал до фильтра, майор выбил из пачки еще одну сигарету, стал прикуривать…
И замер.
На бумаге была ржавчина.
И на пальцах.
А взялась она — с зажигалки. Та вся покрылась рыжим налетом. Под пальцами он разлетался в невидимые пылинки.
— Значит, только по стали они ползут… — пробормотал майор.
— Да, по стали, — откликнулся профессор. — Ползут и окисляют. А что с самолетом-то? Отчего он упал? Кто-то из ваших ребят его сбил?
— А пузырьки ваши, микрометровые… У них какая толщина стенки?
— Пара тысяч атомных слоев. Плюс-минус по мелочи, разумеется, но это не важно. Главное, чтобы пузырек целиком, вместе с вакуумом внутри, был легче воды. Чтобы плавал. А что? Мощь науки произвела на вас впечатление, мой друг? — улыбнулся профессор. — Вы заинтересовались этим?
— А если ваши наномашинки, ползая по пузырьку, отщипывали от него слой за слоем, пока этих слоев не стало… ну, скажем, двести?
— Тогда… Тогда… О, боже…
Профессор поднял голову.
Небо выглядело странно. Словно в километре или двух над землей раскинулось огромное рыжеватое стекло, в котором призрачно отражалось все, что было внизу.
А внизу, у поверхности порыжевшего льда, воздух стал уже не просто мутным — он стал рыже-блестящим. Мириады неразличимых глазом частиц, заметных только скопом, скользили вверх…
Вверх, где ветер разнесет их куда угодно. По всей земле. К самолетам и зажигалкам, к кораблям и танкам, к машинам, станкам, молоткам, гвоздям и скальпелям… Для этих маленьких неутомимых благодетелей накопилось столько работы.
10. Облагодетельствованные
Темнело быстро.
Взмывшая в небо стальная пыль накрыла все зеркальным пологом.
Лед внизу покрылся слоем ржавчины, но еще держался. Лишившись света, наномашинки почти перестали окислять сталь.
— Как вы думаете, профессор, сколько лед еще выдержит? — спросил майор.
— Несколько дней точно… Это, — профессор ткнул пальцем вверх, — будет потихоньку ржаветь и опадать вниз, давая путь свету. Но этот свет будет тут же давать энергию наномашинам, которые будут жрать это, — он кивнул на лед, — и поднимать новую порцию пыли вверх. Это все надолго затянется… А впрочем, какая теперь разница… Это же конец света… И главное, ничего нельзя сделать… В лаборатории, там… Ничего не осталось… Все инструменты… Господи, теперь уже ничего не сделать… — он закрыл лицо руками.
Но майор на него не смотрел и не слушал. Он напряженно думал и разглядывал зажигалку. Превратившуюся в какой-то ржавый огрызок. Надолго ее не хватит…
Как и продуктов на острове.
И кораблей и самолетов ждать теперь не приходится. И не придется еще очень долго.
А через несколько дней стальной лед окончательно превратится в ржавчину и растворится в воде, и океан опять станет океаном…
— Профессор, вы когда-нибудь были в Австралии?
— Я? Нет…
— И я нет. — Майор вздохнул. — А придется.
Ближайшая большая земля, где есть пища и люди.
11. Человек, все прогнозы которого сбываются
— Господин майор, мы готовы…
— Сейчас.
Майор медленно, маленькими глоточками, докуривал последнюю сигарету. Когда теперь придется еще покурить?
Когда сигарета все же кончилась, и во рту стало горько от тлеющего фильтра, он старательно затушил окурок на гранитных ступенях.
Становилось все темнее, но надпись на памятной плите еще читалась.
Уверен, настанет день, когда наши крошечные благодетели навсегда избавят человека от любого труда.
К. А. Ордынцев
Два года назад, когда с помпой устанавливали эту плиту, надпись имела другой смысл. Но и сейчас она не врала. Чертов пророк!
Вот оно, светлое будущее. Подкралось.
Больше тебе ни танков, ни пушек, ни автоматов. Ни медалей, ни звездочек на погонах. Ничего.
Никакого труда на благо родины. Никакой выслуги лет. Ни-че-го!
