- ...поэтому я взял на себя смелость и принес вам немного горячего куриного бульона.
Он оказался блаженно теплым, в нем присутствовали и вкус, и консистенция. Боб вылакал его, прохрипел слова благодарности. "Не стоит, не стоит, - махнул рукой Шэдвелл. - Всегда рад оказать небольшую услугу". Воцарилось молчание, его нарушали лишь слабые глотательные звуки. "Старик Мартенс, как жаль. Конечно, он _был_ стар. И все же, какое потрясение для вас. Удар, как мне сказали. Я, э-э-э, надеюсь, у вас не было неприятностей с полицией?"
Казалось, от горячего бульона у Боба внутри возник мягкий прилив сил. "Нет, они очень мило себя вели, - сказал он. - Сержант называл меня "сынок". Они меня и привезли сюда".
- А-а. - Шэдвелл погрузился в задумчивость. - У него не было родственников. Я это точно знаю.
- М-м-м.
- Но... допустим, он оставил пару долларов. Маловероятно, но... И допустим, он завещал пару долларов кому-нибудь или, может, какой-нибудь благотворительной организации. Неважно. Нас это не касается. Он никак не стал бы вносить в завещание свои бумаги... наброски старых материалов, написанных им, и все такое. Это вообще для людей интереса не представляет. Возьмут и выбросят или сожгут. Но для _меня_ они представляют интерес. Я хочу сказать, знаете ли, я ведь всю жизнь занимаюсь рекламой. Когда был мальчишкой, разносил рекламные листки. Это факт.
Боб попытался представить себе Т.Петтиса Шэдвелла мальчишкой, не смог и стал пить бульон. "Хороший бульон, - сказал он. - Спасибо. Очень любезно с вашей стороны".
Шэдвелл упорно твердил, что оно того не стоит. Он хихикнул. "Старина Пит таскал в своем старом портфеле обалденнейшие материалы, - сказал он. По сути дела, часть их имела отношение к одной затее, которую мы когда-то пытались вместе осуществить. Однако из этого ничего не вышло, и старикан по этой причине стал склонен к некоторой запальчивости, но все же... я полагаю, она показалась бы вам интересной. Можно я вам покажу?"
Боб чувствовал себя по-прежнему гадко, но желание умереть прошло. "Конечно", - сказал он. Шэдвелл окинул взглядом комнату, затем выжидательно посмотрел на Боба. Спустя минуту он сказал: "Где он?" - "Что где?" - "Портфель. Старика Мартенса".
Они уставились друг на друга. Зазвонил телефон. Боб застонал, поморщился от боли, снял трубку. Звонила Норин, девушка с притязаниями в области драматургии и литературы, с которой он тайком предавался разврату на основе принципа то да, то нет, причем периоды "нет" возвещало присутствие в квартире Норин матери Норин (вязание, нравственные устои средних слоев населения и все прочее), когда приходил весьма сладострастно настроенный Боб.
- У меня жуткое похмелье, - сказал он в ответ на ее первый (сдержанный и общепринятый) вопрос, - и в квартире развал.
- Видишь, что происходит, стоит мне на минутку от тебя отвернуться? радостно закудахтала Норин. - К счастью, на сегодня у меня нет ни работы, ни общественных обязанностей, так что я сейчас приеду.
Боб сказал: "С ума сойти!", повесил трубку и повернулся лицом к Шэдвеллу, который грыз кончики своих цепких пальцев. "Спасибо за бульон", - сказал он, и в его голосе прозвучала некоторая завершенность.
"А как же портфель?" - "У меня его нет". - "Он стоял около стула старика, когда я видел вас обоих в баре". - "Тогда он, наверное, в баре и остался. Или он в больнице. А может быть, у полицейских. Но..." - "Его там нет. И у них тоже нет". - "Но и у меня его нет. Правда, м-р Шэдвелл, я вам очень благодарен за бульон, но я не знаю, куда, к черту..."
Шэдвелл потер свои крохотные заостренные усики, похожие на значок Л, обращенные острием к его крохотному остренькому носику. Он встал. "Как жаль, право. Эти бумаги связаны с делом, в котором мы участвовали вместе со стариной Питером... в действительности, я имею на них такое же право, как... Хотя послушайте. Может быть, он вам о нем рассказывал. Он говорил об этом всякий раз, как напивался, а когда не напивался, тоже, как правило, говорил. О том, что ему нравилось называть "Истоками Нила"? М-м-м?" Эта фраза добралась до колокольни, и тогда колокола явно зазвенели, во всяком случае, Шэдвелл это заметил. Он совершил как бы прыжок вперед, и его пальцы легли на плечи Боба.
- Вы же поняли, о чем я говорю. Послушайте! Вы - Писатель. Идеи старика не по вашей части. Я - Рекламный агент. Они по моей части. За содержимое его портфеля - как я уже объяснил, оно по праву принадлежит мне - я заплачу. Тысячу Долларов. Собственно говоря, за возможность просто _просмотреть_ бумаги - я заплачу _сотню_ долларов.
Когда Боб подумал, что последний полученный им чек оказался выписан на 17 долларов 72 цента (права Монегаск на детектив), когда он услышал, о каких значительных суммах идет речь, глаза у него широко раскрылись, и он изо всех сил попытался вспомнить, что же, к черту, _случилось_ с этим портфелем... но безрезультатно.
В сухом пришепетывающем голосе Шэдвелла зазвучали просительные нотки. "Я даже готов заплатить вам за возможность обсудить вашу беседу со старым и... с пожилым джентльменом. Вот..." И он полез в карман. Боб заколебался. А потом вспомнил, что Норин уже едет через город, направляясь к его жилым кварталам, и, несомненно, как всегда везет вместе со своими упругими прелестями памятные подарки из области экзотической провизии, к которой она пристрастилась, отвернувшись от телячьих котлет с горошком из детства, которые сейчас едят в предместьях: например, полуфабрикаты для шашлыка, локуми [блюдо греческой кухни из баклажанов], вина теплого юга, пахлава [слоеный пирог с грецкими орехами], провалоне [сорт сыра] и прочие живые свидетели славы, которой была овеяна Греция, и величия, которым обладал Рим.
Разнообразные желания, подогретые такими мыслями, стали набирать силу и роптать, и он заставил себя отвергнуть, вероятно, неэтичные и, безусловно, несвоевременные предложения Шэдвелла.
- Не сейчас, - сказал он. И добавил, напрочь отбросив всякую деликатность: - Ко мне должна прийти девушка. Проваливайте. В другой раз.
Следы разочарования и досады исчезли с личика Шэдвелла, и оно приобрело в высшей степени отвратительное плотоядное выражение. "Ну _разумеется_, сказал он. - В другой раз? Конечно. Моя карточка..." Он извлек отрывной блокнот. "У меня уже есть одна, - сказал Боб. - До свидания".
Он поспешно скинул зловонные одежды, в которых прошел сначала сквозь жару, потом сквозь пьянство, а затем сквозь коматозное состояние, принял душ, расчесал мышиного цвета волосы, сбрил розовую щетину (только ее мерзкий оттенок и помешал ему отпустить бороду) и умастил себя различными патентованными средствами. Более удачливым коллегам Т.Петтиса Шэдвелла по части рекламы удалось убедить его (используя множество различных подходов, действуя то вкрадчиво, а то напролом), что они необходимы, если он хочет быть принят в хорошем обществе; потом он оделся и, не скрывая предвосхищения, стал ожидать прибытия лишенной целомудрия Норин.
