Серега Лопатин до моего прихода был самым молодым сотрудником. В первый же день я с удивлением заметил, что на левой руке у него нет кисти. Hа следующий день я узнал, что он был в Афганистане. Внешне он был крепким парнем, со здоровым румянцем на всю щеку, носил лихие гусарские усы и тельняшку, которая всегда выглядывала из-под расстегнутой рубашки.
Лопатин занимался запрессовкой взрывом. Он брал две втулки, зачищал поверхности, одевал одну на другую, вставлял в центр небольшое взрывное устройство. После взрыва две втулки становились единым целым. Поскольку металлов и сплавов огромное количество, их двойные комбинации и вариации мощности взрывного устройства обеспечивали ему работу до самой пенсии. Свои планы он оформлял без всякой фантазии, просто констатируя, что запланирована серия экспериментов со сплавами такими-то, с мощностью взрыва такой-то. Границу, соответственно под электронным микроскопом, изучали уже другие люди.
Hаше с ним знакомство началось с недоразумения. Мы пошли покурить, я, правда, не курю, но вышел поддержать компанию, так как просто устал сидеть на одном месте. Мы болтали о всяких пустяках и для меня явились полной неожиданностью его действия. Правой рукой он захватил мою руку и завел ее за спину, до боли сжав в суставе. Его расклешенная культя с силой уперлась мне в кадык. Мы оказались с ним лицом к лицу. Голубые глаза Лопатина приобрели какое-то пьяное и злое выражение. У меня была свободна правая рука, но от боли и неожиданности я ничего не смог предпринять.
- Ты на Ингу так не смотри! - зашипел он.
- Как?
- Да, так! Это моя женщина! - он еще сильнее сжал мою руку, что я едва не вскрикнул. - Понял?
- Понял, понял, - поспешил заверить я.
Я хотел добавить, что на всех женщин так смотрю, но передумал, мало ли какую реакцию могли вызвать мои слова. Серега отпустил руку. Мы несколько минут молча сидели, потом Лопатин как ни в чем небывало заговорил и мы продолжили прерванную беседу.
Соленый, отец троих детей, с постоянно красными глазами то ли от недосыпания, то ли от перепоя, изучал как влияет взрыв на внутренние напряжения в металле. Для этого он брал стальную пластину, путем неоднородного нагрева и охлаждения создавал в ней очаги напряжения, на баллистическом стенде тряс пластину взрывной волной, а затем замерял остаточные напряжения, распиливая ее на гребенку.
А теперь о самом грустном - об открытии Полонского.
В начале семидесятых годов, Полонский, будучи молодым ученым, со своим коллегой изучая воздействие взрывной волны на металл установил, что после прохождения оной служебные характеристики металла улучшаются, как то: увеличивается предел прочности, растет предел текучести и предел разрушения. Полонский решил, что он сделал открытие. Двадцать лет он бомбил патентное бюро своими заявками, сначала лично, потом через своих подчиненных и всякий раз получал отказ. Он вел обширную переписку с ведущими научными центрами страны. Положительные отзывы дал Московский институт стали и сплавов, Минский металлургический институт, Институт имени Патона в Киеве, Даже в Махачкале нашелся какой-то институт, который подтвердил это явление как неизвестное ранее. Казалось, патент на открытие у Полонского в кармане, но патентное бюро не выдало его на основании отзыва Харьковского физико-технического института. Hа самых старых бумагах, старший научный сотрудник, на более новых, профессор Hеклюдов Иван Матвеевич утверждал, что это явление известно давно, только механизм накачки энергии был другой. При облучении металла ультразвуком с ним происходят аналогичные вещи. Еще до открытия ультразвука, эксплуатационные характеристики металла улучшали отжигом, то есть нагревали и очень медленно охлаждали. По Hеклюдову получалось, что внешний источник и вид энергии не имеет значения, важны физические процессы происходящие в металле. Сварщик обстукивающий молотком еще горячий сварной шов, делает это не просто так - эмпирически установлено, что обстуканный шов прочнее и удары молотка вызывает в металле те же процессы что ультразвук или взрывная волна.
Я перелопатил кучу работ по кристаллографии, по теории дислокаций, по теории прочности и пластичности. Я обратился к классикам - взял седьмой том курса Ландау и Ливщица. Хоть, как специалист, я учился на этом курсе,у меня к нему сложилось негативное отношение. Для любопытства полистайте любой из томов, сплошь и рядом можно увидеть фразы типа "как не трудно увидеть", "как легко показать", которые на самом деле означают несколько страниц сложных и не всегда очевидных математических выкладок. Классики, не вдаваясь в излишние подробности, большую часть главы о дислокациях посвятили их термодинамике.
Как всякий честный человек я поделился своими сомнениями с Полонским. Тот довольно добродушно посмеялся надо мной. Мол, все эти рассуждения - чистой воды теория флогистона логически все стройно и безупречно, но ввиду огромной математической сложности задачи проверить их не возможно и никто его не разубедит, что действие ультразвука эквивалентно действию ударной волны. Я уже почти отчаялся объяснить Полонскому, что вид воздействия не важен, как однажды Тестин подсунул мне еще одну книгу, сказав при этом:
- Вот у меня в столе лежала. Может пригодиться?!
Это была книга Попова, новосибирского ученого. Беглого просмотра оказалось достаточным, чтобы понять что это то, что надо. В первой части книги Попов излагал теорию дислокаций на основе математического аппарата теории калибровочных полей Милна. Вторая часть книги содержала расчеты на ЭВМ и их сопоставление с экспериментальными данными, результат следовало признать блестящим.
Через два дня я показал уравнения Тестину:
- Вот смотрите, уравнения поведения дислокаций! Результат не зависит от вида воздействия, внешняя сила нигде не входит в уравнения, она заложена в граничных условиях. - Для убедительности и пролистал книгу вперед и показал таблицу соответствия экспериментальной и расчетной дислокационной структуры в зависимости от времени воздействия ультразвуком.
Тестин остался равнодушным. Он долго и пристально разглядывал уравнения, потом сказал:
- В самом деле.
- Почему вы мне раньше не дали эту книгу?
- Я забыл про нее.
- Я тычусь как слепой котенок, измышляю схемы, а тут готовое решение! Стоит посмотреть на уравнения и все ясно!
- У нас, их никто не смог понять, - улыбнулся Тестин, своим ответом шокируя меня.
Именно вчера, в пятницу, я решился. Зная пристрастие Полонского к официальной стороне дела, я подготовил служебную записку. Свое устное выступление отработал заранее. Полонский даже не взглянул на уравнения. Вернее он только мельком оглядел мою бумажку и задвинул ее в сторону. В силу этого обстоятельства мои слова потеряли половину убедительности. Я апеллировал к уравнениям, Полонский их старательно избегал:
