- Рядом с вами несложно забыть и законную супругу.
- Ту самую, которая вчера чуть не овдовела?
- Сегодня она тоже чуть не овдовела, - сказал Динноталюц только затем, чтобы заполнить сосуд беседы чем-либо, отличным от молчания, в которое он рисковал погрузиться, как в изобилующий липкими пенками чан с холодным молоком, надолго, ибо был уязвлен осведомленностью Харманы, проистекающей, как ему подсказывал желчник - жилище вздорных близнецов - из близости с Главным Гонцом, поскольку такие подробности о вчерашней закрытой аудиенции нельзя было получить иначе, кроме как из первых, и притом ничем не связанных, рук.
- Да, когда вы упали, я была уверена, что вам уже не подняться.
Динноталюц приосанился и, подмалевывая своей напыщенной глупости усы назидательности, произнес:
- Отравить человека куда как сложнее, чем лишний разок выпороть придворную даму.
- Откуда вы знаете?
- Но вы и сами...
- Нет, это была просто шутка!
- Положим. Но отчего тогда вы так взволнованы, если не сказать испуганы?
- Думаю, не только меня страшат люди, чья осведомленность переходит границы мыслимого.
"Пожалуй, пристрастное отношение Сафа к этой особе лишено оснований", подумал Динноталюц, отдавая дань изворотливости Харманы, превращавшей их разговор в неритмичное поскрипывание колес дипломатической фуры, в путешествие по эриаготову Хеофору. За оконцем проплывали невнятные пейзажи, освещенные не-луной-не-солнцем, ветряной мор объяснял отсутствие людей лишь отчасти, руины на горизонте скорее всего руинами не являлись и раздраженный обилием новых неприятных впечатлений посол позволил себе быть невежливым:
- Великолепно! Выходит, моя осведомленность противоречит обычному порядку вещей, в то время как ваша - включена в него неотъемлемой частью? В таком случае, не были бы вы так любезны сообщить мне, что вам еще известно о моей супруге и о моих видах на ее вдовство?
- Вы нахал, вы чужеземец, и вы плохо понимаете, что такое Двор, раздельно произнесла Хармана и из уст Динноталюца против его воли вырвался нелепый смешок:
- А как насчет "южанина"? Умоляю вас, скажите "южанин".
- Южжжанин, - пожав плечами, бросила Хармана.
"Да, сомнений быть не может." - Подумал посол. - "Те же шершни, тот же нос, тот же подбородок".
- Вы, наверное, всегда мечтали во всем походить на своего брата.
- До того, как он стал Гонцом - да.
- А сейчас?
- Сейчас об этом не стоит и мечтать, - с неподдельной досадой сказала Хармана.
- По-моему, вы преувеличиваете. Стоит ли печалиться, если он даже не в состоянии заткнуть рот какому-то шуту?
- А вы, милостивый гиазир Динноталюц, попытайтесь ненадолго вообразить, что человек, который представляется Сафом, на самом деле носит иное имя и занимает иную ступень лестницы Двора.
Хармана говорила вполголоса, заговорщически отведя глаза в сторону, и, если бы только она не назвала его Динноталюцем, посол усмотрел бы в таком поведении точный слепок с манер упомянутого ею Сафа.
Обнаружив эту удручающую, доселе незамеченную грань ее природы, Динноталюц пришел в смятение и, распростившись с планом овладения укрепленным лагерем неприятеля, над воротами которого была намертво прибита доска с девизом "Чужакам здесь не место", прикрылся ивовой плетенкой мальчишеской запальчивости:
- Зачем вы называете меня Динноталюцем? Этот человек - преступник, он предал мой город, он предал ваше государство, а я - нет, я - Нолак.
Хармана покачала головой.
- Из вас и вправду получается весьма посредственный подражатель и еще худший Нолак. Но, боюсь, мне придется с этим смириться.
- Видимо, из почтения к моим летам, сладенькая? - съехидничал Динноталюц, укоряя себя за то, что не смог отказаться от такой сомнительной наживки, как намек на наличие сомнительной наживки, шелковичным червем облегающей крючок придворного вероломства.
- Нет, из необходимости оберегать вас до того момента, когда возвратятся мой брат и его спутник.
Посол не смутился видом голого крючка.
- И только?
- Не только. Еще я должна пустить в ход все свое женское обаяние, чтобы выудить из вас побольше секретов Ведомства.
- Я готов, - улыбнулся Динноталюц.
Чувствуя томительное головокружение, он взял первый попавшийся под руку кубок, наполнил его до краев (избыток вина в две спорых струйки сбежал на плотный шелк скатерти), собрался выпить, но, спохватившись, что в первую очередь следовало предложить вино даме, извиняющимся голосом спросил:
- Это ведь ваш?
Вместо ответа она протянула ему другой кубок. Динноталюц, желая с честью выйти из неловкого положения, отлил ей половину своего вина, пытаясь убедить себя в том, что Хармана не подумает ничего дурного, увидев в этом отголоске древних оринских обрядов не мужланство, но знак его готовности поделиться всеми тайнами Ведомства так же, как он поделился с нею хмельным напитком.
- У нас так не принято.
Динноталюц с сожалением подумал, что она усмотрела в его поступке именно мужланство, и в наказание за ее приземленность решительно сказал:
- А у нас не принято разглашать тайны Ведомства, - после чего залихватски осушил кубок до дна.
- По большому счету, в вашей помощи по этому вопросу здесь никто не нуждается, - парировала Хармана, вновь представая перед послом в обличье Сафа.
- Почему? - Продолжила она, заблаговременно ставя вопрос, который появился у Динноталюца, но еще не был поставлен им в подобающе язвительной форме.
- Потому что гиазир Нолак сейчас сидит по правую руку от государя и, подозреваю, ведет с ним весьма просвещенную или, если угодно, просветительскую беседу.
- Вы говорите неправду.
- Говоря вам неправду, я бы обязательно волновалась грудью, как выражаются иные кавалеры. Этого, однако, не происходит и вам легче мне поверить, чем попытаться доказать обратное.
Если бы в это время все присутствующие за столом не встали навытяжку как гвардейцы на торжественном смотре, сдерживая довольное посапывание и сытую икоту, Динноталюц, наверное, не оставил бы желания опровергнуть утверждение Харманы и обвинить ее в голословности, но в нем победила непосредственность любопытствующего и он, оставляя в стороне их разговор, осведомился:
- Что происходит?
Прежде чем ответить, Хармана поправила прическу, встала, одернула платье и, поглядев на него свысока, пояснила:
- Государь покинул свое место. Мне кажется, сейчас он идет сюда в сопровождении моего брата.
Усилившееся головокружение и сопутствующая ему вялость удержали посла от следования всеобщему примеру, но не смогли притупить испуг перед перспективой встречи с императором, который, будь он хотя бы на четверть подобен своим подданным (а в том, что это именно так, посол не сомневался: "По собаке узнаешь и хозяина", - хмуро ухмыляясь, говорил конюх в их поместье), парой веселых шуток наверняка загонит его на погребальный костер.
