– Рассказывай, – велел Эрик.
– Почки, – сказала Рита. – Ты не бойся, это не песок, это хроническое. Сейчас ведь октябрь, чуть простынешь, и… У нас отопления нет, – пожаловалась.
Эрик покосился на ее шерстяные носки, кивнул. Отопление дадут не раньше декабря, факт. За пыльными стеклами сгущалась ночная тьма, в ней горели редкие огоньки соседних домов. Эрик давно подумывал купить занавески, но сомневался, нужны ли они Рите в съемной квартире? Если не покупает сама и не намекает, значит… К тому же девятый этаж. Мебель есть, и ладно.
– В стационаре мест нет. Я амбулаторно лечусь: в поликлинике уколы, дома – таблетки. Врач настаивает на УЗИ, говорит, требуется проверка.
– Деньги есть на УЗИ? – спросил Эрик. Рита отказывалась брать у него крупные суммы.
– Нет.
– А на лекарства?
– В понедельник аванс, – прошептала Рита.
Он заглянул ей в глаза. В серых грустных глазах копились слезы. Эрик молча положил на журнальный столик семь с лишним тысяч, все, что у него было. Рита покачала головой.
– Да, – сказал Эрик. – Ты возьмешь эти деньги, надеюсь, их хватит. Потому что я… я ухожу. – Слова давались с трудом. Царапая горло, слова проталкивались наружу и падали увесистыми булыжниками.
– Куда? – вскинулась Рита. – Зачем?!
Слезы брызнули из глаз, мокрыми дорожками протянулись к уголкам рта. Губы Риты тряслись. Возможно, «зачем?» подразумевало «к кому?». Дает деньги и бросает, понятно: нашел себе кралю. Эрик вздохнул: истерика – это что-то новенькое. Скандал с битьем посуды, обвинения, упреки, да-да, рядовая семейная драма.
– Я не от тебя ухожу. Успокойся. Я ухожу, потому что так надо.
Рита мгновенно затихла. Улыбнулась неуверенно, глядя на него снизу вверх. Мышка, с нежностью подумал Эрик, маленькая ты моя мышка.
– Вернешься? – спросила, шмыгая носом.
– Вернусь. Я тебе когда-нибудь врал?
– Сумасшедший, – сказала она. – Иди ко мне.
Удивительно, но они до сих пор не были близки. После свадьбы, говорил Эрик. Это я должна говорить тебе «после свадьбы»! – возмущалась Рита. Когда мы поженимся? Скоро, обещал Эрик. Ты даже моргнуть не успеешь. Ну?! – Рита тут же моргала. Фигурально выражаясь, парировал Эрик.
– Я… – прошептала она в перерывах между поцелуями, – тебя…
– Люблю, – прошептал Эрик.
И древний скрипучий диван принял их в свои объятия.
Иуда, сказал тогда Лукас. Эрик промолчал. Лукас держался за сердце и медленно сползал на землю, оставляя на стене бурое пятно. Он что-то шептал, но что – было уже не разобрать. Так надо, сказал Эрик мертвому Лукасу. Наклонившись, прикрыл депутату веки, затем обыскал труп и, выудив из кармана пачку сигарет, прикурил от зажигалки дрожащими пальцами. Курить он пробовал только в школе, лет двадцать назад, поэтому сразу закашлялся и спустя пару затяжек растоптал бычок. Уродские сигареты ни черта не успокаивали, а гробить здоровье можно более приятными способами, например, неразбавленным виски. Дерьмо! О чем он думает! Эрик поднял взгляд к небу: тучи, тучи, без единого просвета. Осень. Хандра. Мизантропия. Накрапывал мелкий дождь, капли падали на разгоряченный лоб, на щеки, блестели фальшивыми слезами. Я не плачу, говорил он Рите. Рита не верила.
Авантюра прошла без сучка и задоринки; о встрече условились заранее, выманить Лукаса помог Альбер. Чтобы не возник соблазн пустить на самотек, сказал он позднее. На втором этаже бренчала музыка, на третьем – орали, распевая пьяными голосами «жиган, твой схрон спалили мусора», в переулке лаяли бродячие собаки. Выстрела никто не слышал. Ни ужратая веселящаяся сволочь, ни спящие под бормотание телеящика работяги. А если и услыхали – не придали значения, мало ли кто с кем выясняет отношения. Не в свое дело не лезь, дороже выйдет. Полиция в район трущоб наведывалась с неохотой: формально патрулирование осуществлялось круглосуточно, на деле – от случая к случаю, и то, если случай был вопиющим. Завтра утром Лукаса хватятся и начнут искать и, разумеется, найдут. Завтра днем полицаи наведут здесь шорох – вдоль, поперек и опять вдоль, перевернут вверх ногами и поставят на уши. К завтрашнему вечеру Эрик свалит из города. В сказку.
Горло саднило – то ли от долгой перебранки, то ли от холодного воздуха, изо рта вырывались облачка пара; тусклый свет фонарей едва рассеивал ночь. Слова редко кого убеждают, слова – фикция, декларация благих намерений, партитура без музыки. Пока не сыграешь, не узнаешь, что получится. Лукас, я правда не хотел. Ты бы все испортил, Лукас. В конце концов тебя прикончили бы свои. Когда прикончат меня, будем квиты. Кровь на стене кирпичного дома с табличкой «Звенигородская, 15» выглядела темным, почти черным потеком, какие обычно бывают от гудрона. Прости, зачем-то сказал Эрик. Мне не обещано тридцать сребреников. Их обещания гораздо серьезнее.
Он привалил Лукаса к фундаменту и сунул в руки подобранную неподалеку пустую бутылку. Голова мертвеца свешивалась на грудь, правая штанина задралась до колена, носки ботинок смотрели в разные стороны. Лукас смахивал на местного забулдыгу, который заложил за воротник чуть больше, чем следовало, и заснул под окнами чужой квартиры после безуспешных стараний попасть внутрь. Утро сотрет иллюзии, и порядок, круто замешенный на лжи и страхе, даст сбой; утром шестеренки огромного государственного механизма замедлят ход. Заодно с ними притормозят шестеренки другого механизма, псевдооппозиционного, поменьше и поплоше. Механизм трудно сломать, но еще труднее починить. Пожелай мне удачи, Лукас, мне очень нужна удача. Когда мы встретимся, в раю или в аду… в общем, выпивка и бабы за мой счет, главное, чтобы твое чертово везение перекинулось на меня. Раз я тебя убил, удача теперь – моя.
Эрик накинул капюшон и, сутулясь, пошел во двор мимо мусорных баков, где днем промышляли бомжи, а ночами – уже никто, потому что бомжи выгребали баки подчистую. Во дворе шныряли крысы, мокло на веревках белье, и какой-то алкаш звучно блевал с балкона прямо на козырек подъезда. Эрик свернул налево, направляясь к высоткам, торчащим посреди трех– и четырехэтажных домов, как деревья среди пеньков. Рита жила на девятом этаже, оттуда открывался прекрасный вид на отвратительные окраинные кварталы. Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик, шутил Эрик. Рита смеялась. Я действительно так считаю, добавлял он. Рита не верила.
Ты сумасшедший, говорила она. Я сумасшедший, соглашался Эрик. Зачем ты якшаешься с белоленточниками, спрашивала Рита. С кем, с кем? – притворно удивлялся Эрик. Не ври мне! Я тебе никогда не врал.
Он шел прощаться.
– Вы же мечтаете о лучшей жизни? Не для себя, разумеется. Это по-мещански мелко, недостойно. Вы стремитесь к общественному устройству, где нет дикого расслоения на бедных и богатых, нет чиновничьего произвола, где государство не перекладывает свои проблемы на плечи граждан и власть не узурпирована бандой мошенников и олигархов. Где развиты социальные лифты, нет кастово-обособленной элиты и даже президент не является неприкосновенным. Где, как ни пафосно это звучит, торжествуют закон и справедливость.
