Началась реконструкция завода, и мне пришлось отправиться в Москву по скучному "увязочному" поводу.
В столицу я ехал к заместителю директора комбината Садыку Митхатовичу Чанышеву, человеку поразительной энергии и методичности, спокойствия и упорства, у которого стоило поучиться работать.
Чанышев вызвал так срочно, что в Москву предстояло лететь (!), что в те годы было исключительным, почти невероятным событием. До Магнитогорска добирался на попутной машине вместе с грузами для Магнитостроя. На Магнитке висели плакаты с надписью: "До пуска первой доменной печи осталось столько-то дней..." Переночевал я в доме приезжих и наутро вылетел в Челябинск на маленьком самолете. Пассажир помещался позади пилота. Высунешь непокрытую голову из кабины, и встречный яростный ветер так прилизывает волосы, словно силится вырвать их с корнем, того и пяди облысеешь. А дальше - из Челябинска в Москву - летел на одном из первых пассажирских самолетов АНТ, двухмоторном. И после железнодорожного крушения в детстве привелось мне снова попасть в катастрофу в Чувашии, над Волгой, недалеко от Чебоксар. Отказал один из моторов. Но летчик умудрился посадить машину на яблони, росшие по склону оврага. Они согнулись, спружинили, погасив посадочную скорость как амортизаторы.
Когда перепуганные пассажиры выскочили из чудом не заклиненной двери салона, то увидели, что хвост самолета застрял на краю оврага. Крылья, согнув деревья, отломились, винты уткнулись в землю и разлетелись, моторы сорвались... Словом, уцелела только та часть самолета, где находились мы и летчики... Из пассажиров пострадал только один - ему порезало щеку вылетевшим стеклом.
Летчики хмурились как тучи и даже не воспринимали нашей благодарности за спасение жизни. Им предстояло отвечать перед судом за разбитую машину.
Мы сделали все от нас зависящее, чтобы их оправдали.
Я и попутчики воображали, что все теперь должны восхищаться нами, счастливчиками. Однако до Чебоксар пришлось добираться с немалым трудом - на подводах, пешком, на лодках, - и мы удивлялись спокойному равнодушию тех, кто с недоверчивой ухмылкой выслушивал историю нашего спасения. От Чебоксар до Москвы ехали уже поездом и не распространялись в пути о своем воздушном злоключении.
В Москве, помимо дел, связанных с реконструкцией, увязок и технической документации, выполнения заданий С.М.Чанышева, у меня было еще одно "тайное дело", зревшее со студенческих времен. Еще под руководством профессора Вейнберга занимаясь физикой, я изобретал способ передвижения вагона в трубе с бегущим магнитным полем, в котором теоретически, как мне казалось, можно достигнуть чуть ли не световой скорости. Так родилась идея "электрического орудия", снаряд которого способен перелетать с континента на континент. В Москву я привез модельку электрической пушки, сделанную моим другом и помощником В.П.Васильевым.
Воспользовавшись отъездом в Ленинград С.М.Чанышева, со свойственной тогдашнему моему возрасту наивностью я отправился в Наркомтяжпром, к начальнику Управления военной промышленности Павлуновскому.
"Военное изобретение" оказалось паролем для немедленного приема и показа в действии модели электропушки. Я включал ее в кабинете у письменного стола вместо настольной лампы.
Снарядик лихо перелетал комнату, ударялся о стену. Его можно было поднять с пола и снова им же выстрелить.
Дверь кабинета открылась, и на пороге появился коренастый человек в длиннополой кавалерийской шинели. Кавказский тип лица, усы, проницательные глаза. Он поздоровался с заметным грузинским акцентом. Я обомлел. Подумал, что вошел сам Сталин! Но Павлуновский представил меня Григорию Константиновичу Орджоникидзе. Нарком тяжелой промышленности попросил продемонстрировать в действии модель электропушки. Я не только выполнил его желание, стреляя маленькими снарядиками, но и показал апробированные профессором Б.П.Вейнбергом расчеты возможной межконтинентальной СТРЕЛЬБЫ. (Это в 1931 году!)
Товарищ Орджоникидзе стал расспрашивать, кем и где я работаю. Узнав, что видит перед собой главного механика металлургического комбината, ничуть не удивился. Улыбнувшись, заметил, что у меня там, наверное, довоенный особняк? Я признался, что это почти так: три комнаты в четырехкомнатной квартире.
Нарком распорядился предоставить мне отдельную четырехкомнатную квартиру и лабораторию при подмосковном заводе имени Калинина. Не теряя времени, он тут же отправил меня в своей машине к замнаркома обороны товарищу Тухачевскому.
Орджоникидзе сразу оценил значение межконтинентальных снарядов, которые ныне, спустя полвека, правда, уже не электрические, а реактивные (межконтинентальные ракеты!), стали как бы стратегическим символом современности.
Восторженный и растерянный, уселся я в открытый "линкольн" с распластанной в беге гончей на радиаторе и едва понимал, о чем говорит осведомленный обо всем на свете шофер. Он советовал изобретателю: когда тому будет давать личную машину, брать только "линкольн". Забегая вперед, скажу, что никакой машины мне никто не предлагал ни тогда, ни позже. Но я об этом не думал, слишком потрясенный состоявшейся встречей.
Как в тумане, встает передо мной одно из зданий Наркомата обороны, широкие коридоры, наконец, приемная замнаркома. Там в кресле сидел Буденный. И он вежливо встал, легендарный командарм, поразив своей учтивостью молодого инженера в самое сердце! Кто был я по сравнению с ним, героем гражданской войны!
Тухачевский, сдержанный человек невысокого роста, с приятным интеллигентным лицом, вышел из-за стола мне навстречу. В петличках военной гимнастерки ромбы, на груди несколько орденов Красного Знамени. Впервые увидел я их сразу столько! Вспомнилось, что в мои детские годы именно он, Тухачевский, командуя Пятой армией, изгнал Колчака из Сибири.
Тухачевский попросил продемонстрировать модель. Вообще-то ее, аляповатую, пожалуй, стыдно было показывать в Москве. Но, может быть, в этой несовершенности, позволяющей все же представить, что будет на самом деле, таилась ее особая" впечатляющая сила! Когда меня знакомили с Орджоникидзе, я так волновался, что запутал провода. Тухачевский взялся помочь их распутать.
- Осторожно, Михаил Николаевич, - предупредил я. - Как бы вас не ударило током.
- Уже ударило, - невозмутимо отозвался замнаркома, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
Потом мне не раз приходилось встречаться с Тухачевским на подмосковном заводе, где директорствовал крутой и деятельный Мирзаханов. Михаил Николаевич всегда поражал меня своей выдержкой, спокойствием, приветливостью и ясностью мысли.
