Чудаков школа просеивает и испытывает на прочность. Слабеньких и пугливых запугивает окончательно. Впрочем, этим занимаются не педагоги, а нормальные дети: очень нравится им свое превосходство демонстрировать. Односторонне талантливых же школа усредняет, отвлекая от любимого дела, заставляя трудиться над тем, к чему у них нет способностей. А потом мы удивляемся еще, когда бывший троечник становится знаменитым ученым. Безразличный отличник - вот герой школы, никак не чудак. Но у моего друга не было конфликтов в школе. Ведь он был по натуре универсалом с хорошей памятью и интересом ко всему на свете. Учение давалось ему легко, поскольку класс, как и взвод на марше, равняется на среднего, даже на среднеотстающего. Годика два чудак походил в вундеркиндах, потом подравнялся, спустился в рядовые отличники, так и держался до выпуска. На уроках не тосковал, но после занятий рвался скорее домой, к своим забавам. К каким? К таким же, как в раннем детстве: к воображаемым путешествиям по географическим картам, к планам, биографиям, энциклопедии.
Очень рвался домой, очень не любил домашних заданий, нарушавших личные планы. Очень радовался болезням, высиживал дома, сколько полагалось и еще недельку-другую. Но все равно успевал. В ту пору требования были невысокие, программы скромные. Сообразительность ценилась, не очень нажимали на объем знаний.
...И вот подготовка позади, начинается взрослая жизнь.
Довольно долго я колебался, выбирая место действия и время. Да, с героем моим я познакомился на Малой Дмитровке, ныне улица Чехова, в громоздко-угловатом, серо-цементного цвета, мрачном доме, бывшем доходном доме Кузнецова, ныне номер такой-то, в бывших шестикомнатных апартаментах, ныне коммунальной квартире. Но ведь чудак такого рода мог родиться в любом доме и в любом городе. Есть подозрение, что и в других странах, в другие времена тоже бывали такие чудаки.
Не переместить ли моего героя в какую-нибудь необычную обстановку? Сама обстановка прибавит интереса.
В ереванском "Матанадеране" с почтением любовался я собранием рукописных книг, с почтением к методическому труду, к терпеливому упорству. Книга - год труда, книга пороскошнее - годы. Жизнь на кропотливое многократное переписывание Библии или Евангелия. Жизнь на одну книгу - не многовато ли? Правда, те переписчики воспринимали священные книги как всеобъемлющий свод мудрости, как мой чудак - энциклопедию.
Не сделать ли мне героя переписчиком в монастыре?
Неторопливость и кропотливость, почтение к каждому слову, заставки, виньетки. Не отвечает ли это его натуре?
Нет, не отвечает. Помимо почтения, активный интерес был у моего чудака. Он читал и расставлял, расставлял и рассуждал, рассуждал, чтобы продолжать.
И в монастыре рассуждал бы, как Фауст у Гете. Почему написано: "В начале бе слово"? Не напутали ли переписчики? Ну нет, прежде чем сказать, надо было подумать. Мысль была вначале. Но почему у бога появилась самая мысль о необходимости света? Видимо, неуютно было в темноте и хаосе, скучно витать духу божьему над водами, порядок захотелось навести. А почему бог не сразу навел порядок? Не хотел, не умел, не мог? Выходит, бессилие божие было вначале.
И вижу я, как герой мой исповедуется настоятелю: "Владыка, просвети!"
А настоятель бормочет: "Бес тебя смущает. Гордыня и суемудрие. Пути господни неисповедимы. Не нам жалким умишком познать". И для лечения прописывает тысячу земных поклонов и пост: хлеб и воду. В общем, хорошая физическая нагрузка и лечение голодом по Брэггу.
Нет, не помещу я героя в средневековую обитель. Чувствую: зачахнет там его умственная непоседливость.
Не предложить ли ему современность?.. Америку, например? Активный деловой мир, казалось бы, полная противоположность монастырскому застою.
Но у того мира свое четкое мерило ценностей. Всего одну недельку был я за океаном, одним глазком поглядел - и то ощутил. Четкое мерило - деньги, доллары. Владелец миллиона долларов почетнее стотысячника, тот куда почетнее десятитысячника. И так как чековую книжку твою никто не видит, косвенно надо показать, что ты при деньгах: ездить в машине покрупнее и подороже, не старой - самого последнего выпуска, жить не в городе, а за городом, и обязательно в собственном доме, ни в коем случае не снимать квартиру. И дом надо обставить в моднейшем стиле, желательно под старину. И надо приглашать скучных ненужных гостей, чтобы демонстрировать свои покупки: вот ковры - лично привез из Тегерана, вот картины - подлинники, настоящие шедевры, между прочим, достали из музея за большие деньги. Как? Не спрашивайте. Да-да, мы каждый год ездим в Европу. Нет, не на отдых. Отдыхать лучше на Бермудских островах.
Представляете себе чудака в таком окружении? Душит тот мир чудаков; если не сам придушит - действует через пятую колонну, внутрисемейную. Жена чудака (или сестра, или дочь) рыдает, кусая подушку: "Мне нечего надеть, мне стыдно выйти на улицу!" Или же кричит, топая ногами: "А ты подумал о детях? В какой колледж пойдет твой сын? Что мы дадим за дочерью? Ты сухой, жесткий, черствый эгоист, самый-самый скверный муж-брат-отец на свете!" И посрамленный чудак, как в омут головой, кидается в биржевую игру, в которой он ничего не понимает (я тоже!). И разорится. А мне придется писать про всякие проценты, дивиденды, ссуды, векселя, отсрочки, просрочки, авизо и опшен. Опшен! У нас и слова такого нет. Объяснять придется. А зачем объяснять, если и слова нет?
Нет, чувствую я, не вдохновляет меня заокеанский вариант судьбы чудака. Скучновато путаться с финансами. Схоластика! В монастыре церковная, а тут биржевая. Не суть - игра символами. Чудак борется с символами. И все время пояснять, что скрывается за символами - фетишами.
Думал я и о том, чтобы поместить героя в Германию. Пожалуй, есть в его характере что-то немецкое - эта тяга к порядку, классификации и всеобъемлющим обзорам. Немцы любили такое: "Вселенная и человечество", "Всемирная история" в 9 томах, "Жизнь животных" в 12 томах. Брем тоже ведь немец. Так пускай мой герой читает его в подлиннике.
И сам собой напрашивается острый конфликт: ведь юность моего чудака приходится на гитлеровские времена.
Тяжкое время не только для чудаков. "Хайль, хайль, зиг хайль!" Пылают костры из книг, а чудак их бережет и перечитывает, еще переписывать рвется. "Счастье через силу!" Гитлерюгенд закаляется в военизированных лагерях, а чудак хочет просиживать штаны в библиотеке. "Фюрер думает за нас!" А чудаку нравится рассуждать самостоятельно. "Мы все строим автобаны, сегодня путешествуем по Германии, завтра - по всему миру!" А чудак бродит по незапланированным маршрутам где-то под Берлином, может и в запретную зону забрести. Странный тип, подозрительный тип. Не миновать ему тюрьмы.
