Адвокат: Защита считает необходимым указать на то обстоятельство, что неприменение положения о сроке давности преступления к подсудимым представляется отнюдь не таким бесспорным, как это можно заключить из выступления судьи. Однако по желанию моих подзащитных я не стану предпринимать никаких юридических шагов в этом направлении, ибо они не намерены поднимать вопрос о сроке давности, хотя и могли бы это сделать. Тем не менее они настаивают на своей невиновности, ссылаясь на некое обстоятельство, которое не кажется мне убедительным. Однако по долгу защитника я обязан огласить следующее заявление моих подзащитных: "Присутствующие здесь лица протестуют против утверждения, будто являются Эллиотом Бурстом, Эйнаром Фергюссоном, Рихардом Валленброком и Катрин Блийнер". Они заявили, что являются Джонатаном Берлингером, Жан-Оскаром Шольцем, Абрахамом Шульхаймом и Симоной Эрне. Поэтому я, согласно требованию моих подзащитных, ходатайствую о том, чтобы заседание суда было прекращено, а арестованные--немедленно освобождены.
Обвинитель: Это утверждение абсурдно. Личности обвиняемых установлены с достаточной достоверностью. Прошу отклонить ходатайство и продолжить заседание.
Адвокат: Вынужден довести до сведения суда, что в таком случае обвиняемые отказываются отвечать на вопросы и давать какие бы то ни было показания.
Судья: Что могут предъявить обвиняемые в качестве доказательства своих утверждений?
Адвокат: Они требуют, так сказать, произвести хирургическое вмешательство, косметическую операцию... Они просили об этом и раньше экспертную комиссию, однако их просьба была отклонена.
Судья: Коль скоро высказаны сомнения в том, что личности обвиняемых доподлинно установлены, необходимо с этим разобраться. Надо дать обвиняемым возможность привести свои доказательства. Объявляется перерыв.
* * *
Что-то оторвало меня от моих мыслей... в лицо неожиданно пахнуло холодом.
Снаружи завывает вьюга, она обрушивается на окна и стены, силится сорвать крышу. Жалобно поскрипывают балки.
Может, холод проникает сквозь щели? Или это сквозняк оттого, что кто-то приоткрыл окно? Или вошел в дверь? Но кто? Катрин?
Я встал и направился к лестничной клетке, где коридор, ведущий в холл, слегка расширялся.
Я был уверен, что сейчас увижу Катрин. Хорошо бы, а то мне здесь так одиноко! Прошло всего несколько часов, как отель опустел, а я прямо-таки физически ощущал гнетущую тишину, которая с каждым часом становилась все невыносимей.
Нервы пошаливают. Видимо, столетия анабиоза не проходят бесследно. Впрочем, физически я, похоже, здоров, и даже память у меня на удивление сохранилась. Дело в том, давнем времени... Нет, все-таки между прошлым и настоящим -- пропасть. То, что осталось там, кажется не просто далеким, оно стало как бы ирреальным. А может, именно настоящее рождает это чувство ирреальности? Может, все дело в тех невероятных переменах, с которыми мне пришлось столкнуться... Нельзя же относиться к абсурду просто как к некой данности, сколь реальной она бы ни представлялась! С одной стороны, я сознаю, что все это явь и что я действительно живу, а с другой--какой-то внутренний голос повелевает мне не принимать эту реальность...
Я стал медленно подниматься по лестнице. Прошел по коридору, свернул в другой коридор, ответвлявшийся от первого... Комната Катрин! Постучаться? Сердце забилось сильней. Долгие годы мы были вместе, днем и ночью. И вот что странно: та Катрин Блийнер, которая находится сейчас за этой дверью, близка мне и одновременно чужда. По-настоящему я не знаю ни той, за кого она себя выдает, ни той, что скрывается под этой личиной.
Уже тогда мучительной была необычность всей ситуации: вечная лихорадка, желание выполнить свой долг и сомнение--зачем все это? Потом--разрыв между прошлым и будущим, существование без настоящего. Мы с Катрин вместе пережили темную фазу сознания--вот что нас, очевидно, связывает. Но, едва подумав так, я почувствовал, что это неверно. Ничего мы не пережили вместе! Тут каждый сам по себе. Ничто нас не связывает, такую пустоту не может одолеть никакая мысль, никакое слово, наше одиночество абсолютно... Просто мы случайно выжили, случайно очнулись для жизни в одном и том же месте, в одно и то же время. С таким же успехом одного из нас могло унести куда-нибудь в просторы вечности.
Из всего, что представляется нам сейчас таким странным, самое странное, пожалуй, то, что мы все-таки оба живы, оба существуем. Сблизит ли это нас или еще более отдалит?
Я поднял руку, чтобы постучать... и снова опустил ее.
Потом повернулся и пошел прочь. Неважно куда, лишь бы прочь...
Спал я плохо, несмотря на непривычную черноту, которая наваливается здесь на тебя ночью, она окутывает одинокий дом на вершине горы, просачивается через оконные стекла и затопляет комнату.
Я включил свет, чтобы отогнать эту невыносимую тьму. Она напоминала мне о бесконечно долгом времени...
Спал я плохо. Не привык бездельничать. Мне не хватает каких-то поставленных передо мной задач, строгого распорядка, не хватает отупляющей усталости. Здесь почти нет разницы между сном и бодрствованием, одно незаметно переходит в другое. Никто не указывает мне, что делать. Верно ли я поступил, что приехал сюда? Почему я откликнулся, когда меня позвали? Надо ли что-то предпринимать? Разумно ли я себя веду? Логичен ли ход моих мыслей?
Я встал под горячий душ. Вода здесь хорошая, и напор сильный. Оделся, спустился в столовую. Неистребимая привычка к порядку: утренний душ, гимнастика, завтрак...
В столовой я увидел Катрин. Мне ни разу не приходило в голову назвать ее Симоной.
Я взял завтрак, упакованный в фольгу: "белковые ломтики", разогретые за одну минуту в инфракрасной печи. Сел рядом с Катрин так, чтобы не видеть ее лица. Только я начал есть, как женщина рядом со мной вдруг стала другой; вокруг теснились ряды скамеек, а на стене появились панели с сигнальными лампочками: синий сигнал тревоги, желтый сигнал тревоги, красный сигнал тревоги. На экранах телевизионных мониторов мелькают изображения, громкоговорители приглушены, слышно лишь какое-то бормотание. На этих экранах я частенько вижу нас самих, а из громкоговорителей доносятся наши голоса.
Эллиот: ...боевой потенциал, достаточный, чтобы одним ударом покончить с Северной Америкой и Европой. Программы, заложенные в их ракеты, предусматривают прорыв нашей электронно-защитной системы, уничтожение наших военных баз, промышленных центров, разрушение наших мирных городов. Их гигантские субмарины, каждая из которых несет в своем чреве тысячи черных, коричневых и желтых солдат, ждут лишь сигнала к всплытию у наших берегов, сигнала к началу вторжения. Они хотят завоевать нашу землю, они хотят превратить наших людей в рабочую силу. Их попытки найти путь к благосостоянию завели их в тупик, и теперь они, отчаявшись, не видят иного выхода, как только изгнать нас из нашей страны, чтобы собрать плоды того, что посеяно нами. С тех пор, как окончились провалом мирные переговоры, стоившие нам таких усилий, мы с растущей тревогой наблюдали за происходящим на противоположной стороне. Однако прошло время, когда мы ограничивались пассивным наблюдением за тем, как Черный блок готовит свою агрессию. Единственный шанс выжить--опередить удар. Мы этим шансом воспользовались. Два часа назад наши войска приступили к активным действиям. Благодаря их смелости и решительности удалось после первой же атаки вывести из строя большую часть ракетных баз противника. Его ответный удар не имел успеха, лишь немногие ядерные ракеты противника смогли преодолеть наш защитный вал, поражена только незначительная часть наших баз и городов. В этот суровый час я призываю союзные народы напрячь все свои силы для нашей защиты и дать отпор ордам с юга. Я объявляю войну. Она принесет нам победу и вечный мир.
