Дэвид Марусек - Юрек Рутц, Юрек Рутц, Юрек Рутц

Такие люди, как Авраам Линкольн и Адольф Гитлер никогда не умрут по-настоящему, ибо в любой момент времени их имена слетают с губ миллионов людей, и так будет продолжаться сотни лет. Они живы не менее нас с вами, бездельничая в своих могилах и забавляясь над вечерними новостями.

- Так, - сказал я Эмме, с интересом ожидавшей моей реакции. - Так.

- Это может оказаться правдой, - ответила она. - Почему бы и нет?

Я внимательно посмотрел на нее.

- Вы в это верите?

- Вряд ли это имеет значение. Он - верит.

- Значит, моя маленькая эпитафия всего из четырех строк должна заставить губы миллионов людей произносить его имя? В течение столетий?

- А что нам еще остается? Ведь другого выхода нет! - Она смутилась. Подошел Байрон и положил руку ей на плечо.

- В это верю, например, я, - сказал он. - Верю во все, до единого слова. Юрек Рутц был умнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал.

Эмма продолжила:

- Ваша эпитафия - всего лишь маленькая, хотя и важная, часть большого плана. На самом деле, мистер Марусек, я ожидала, что вы слышали об этом у себя на работе. Аляскинский Краевой Музей Авиации?

Музей Авиации. Вот оно что. Теперь, когда она его упомянула, я вспомнил, что правление музея было крайне недовольно ситуацией с арендой помещения. Срок аренды подходил к концу, и в городе поговаривали о скором переезде музея.

- Юрек Рутц был одним из учредителей музея, - сказала Эмма. - И членом правления. Мы предлагаем им безвозмездно отдать нашу взлетно-посадочную полосу и двадцать акров земли, чтобы в дальнейшем музей располагался здесь.

Ага, подумал я. Новый музей, толпы туристов, и этот могильный камень, предусмотрительно установленный в самом центре музея.

- Вы для этого ищете вечную мерзлоту? - Спросил я Байрона. Определяете, где строить здание?

- Нет, - сказал он.

Снова заговорила Эмма, и я повернулся к ней:

- Мы собираемся сохранить мозг моего мужа и его душу до тех пор, пока медицина не достигнет такого уровня, чтобы вылечить его. - Вид у меня, очевидно, был растерянный, и Эмму это заметно разочаровало. - Мистер Марусек, я на самом деле не думала, что вам придется объяснять! Нанотехнология! Восстановление всего тела по фрагменту ДНК! Разве не об этом вы пишете в своих рассказах?

- Да, об этом. Но это же фантастика! До развития нанотехнологий еще десятки лет. Полвека, а то и больше. - Теперь я не только был смущен, но и начал нервничать. - Так, все-таки, о чем идет речь?

- О крионике, разумеется.

- Ах, о крионике! - воскликнул я с облегчением. Даже если не вспоминать эзотерическую писанину Юрека Рутца о тайной силе имен, беседа за столом становилась для меня чересчур пространной. Поэтому я с радостью вернул разговор на относительно твердую почву, к замораживанию мертвецов в контейнерах с жидким азотом.

- Итак, Юрек Рутц является членом "Алькора"? - Спросил я. - Почему вы мне не сказали? И разве вы не должны уже сейчас везти его в Аризону? Или они сами каждый раз присылают сюда, на Аляску, своих спецов?

Эмма и Байрон озадаченно переглянулись.

- Крионика. "Алькор", - сказал я. - Сосуды Дьюара с жидким азотом. Где они собираются делать промывку и первичную заливку? - Глядя на своих собеседников, я внезапно понял, что они понятия не имеют, о чем я говорю. И тут же до меня дошло, что имели ввиду они. - Вы хотите сказать, что собираетесь все сделать сами? Неужели вы и впрямь хотите заморозить его голову и опустить ее в тот колодец с мерзлотой? Пожалуйста, скажите "нет"!

- Юрек Рутц называл вечную мерзлоту крионикой для бедняков, - сказал Байрон.

- Нет, - ответил я. - Ничего подобного. Не существует вечной мерзлоты, которая обладала бы подходящей температурой. Кроме того, в условиях глобального потепления, вечная мерзлота на Аляске исчезает. Тает.

- Может быть, - произнес Байрон. - Но я добрался аж до скальной породы, и там сплошная мерзлота! Готов спорить: потребуется немало времени, чтобы все это растаяло.

- Это безумие, - сказал я. - Вы подумали о ледяных кристаллах? Чем вы воспользуетесь для защиты от переохлаждения?

- Вы об ожогах холодом? - Спросил Байрон. Его глаза блестели безумным светом. - Мы с Юреком Рутцем все рассчитали. Я погружу его голову в сахарный раствор и помещу в герметичную упаковку. Примерно так же делается мороженая лососина. Так что потом голова оттает без проблем.

- Вы собираетесь заморозить ее в холодильнике?

- Нет, мне не придется. Мы просто подождем достаточных холодов. Когда температура упадет до сорока или пятидесяти градусов ниже нуля, мы вынесем ее на крыльцо и оставим там на пару часов. Этого должно хватить. Заетм мы опустим ее в колодец и завалим его камнями. Надежнее пирамид! Оглянувшись, он бросил взгляд на Юрека Рутца. - Разве не так, Рутц?

Я тоже посмотрел на Юрека. Он спал. Тогда я сказал:

- А что заставляет вас думать, будто он умрет именно в то время, когда на дворе будет минус сорок-пятьдесят градусов?

В ответ Байрон П. Буттитль подмигнул.

Тут Эмма Рутц решила, что Байрон выложил мне достаточно секретов и спросила его, готов ли Юрек к купанию. После того, как Байрон выкатил кресло с Юреком Рутцем из комнаты, она повернулась ко мне:

- Вы женаты, мистер Марусек?

- Раньше был. Но не сложилось.

- Мне очень жаль. Надеюсь, в ближайшее время вам суждено кого-нибудь встретить. Вы хоть пытаетесь найти?

- Да, конечно, - сказал я. - Но Аляску вряд ли можно назвать раем для одиноких женщин.

- Да, я слышала об этом. - Поднявшись, она покопалась в ящике стола и достала чековую книжку. - Нынче молодым трудно объяснить, что это такое провести всю жизнь с одним человеком. По-моему, это грустно.

- По-моему, тоже.

Она выписала чек и протянула его мне. Он был на сто долларов.

- Считайте это авансом.

Я отдал его обратно.

- Я больше не собираюсь писать эпитафий.

- Тогда это вам за уже проделанную работу, - и она снова протянула мне чек.

И я взял. Я аккуратно сложил чек пополам и спрятал его в карман рубашки. Мы, писатели, настоящие вещи пишем не для денег, а ради бессмертия. Эта работа принесла мне около двадцати центов в час.

- Но, прошу вас, не сдавайтесь, - продолжала Эмма. - Теперь, когда вы знаете все...

- Теперь стало еще хуже. Кроме того, я не умею писать эпитафий.

- Еще как умеете! Просто вам нужно немного поменять стиль. Вот, попробуйте. Повторяйте за мной: Юрек Рутц.

- Юрек Рутц.

- Вот видите? Видите, как просто!

* * *

Вот так, мистер Дозуа. Одни открывают кометы, а другие расчленяют и едят маленьких детей. К бессмертию ведет множество путей. В начале этого письма я обещал сделать Вам предложение. Сейчас я его сделаю, так что потерпите еще немного.

В тот момент мне следовало направиться прямо в полицию, но что я мог им предложить кроме пустопорожней болтовни и многообещающих подмигиваний? В штате Аляска нет закона, запрещающего людям умирать у себя дома. Как и закона, запрещающего быть похороненным, в данном случае, у себя на заднем дворе. Так что я оставил мысль о полиции, положил деньги в банк и постарался забыть о Юреке Рутце. Но мои мысли упрямо возвращались к нему, и я понимал, что не освобожусь от этого никогда, пока не попытаюсь написать эпитафию еще раз. И тогда я установил кухонный таймер на один час и сказал себе: буду писать, пока он не зазвонит, после чего закончу с этим делом навсегда. Интересно, что часа мне не понадобилось. Окончательный вариант эпитафии родился минут через десять.