— Хорошая, — согласился Петр.
— Ну, чего сидите? — спросил Гриша. — Налегайте, пока не остыло.
Петр пододвинул к Мише тарелку и дал кусок хлеба. Мальчик жадно откусил от него и ковырнул вилкой рассыпчатую картофелину. Гриша посмотрел немного на мальчугана и полез за бутылкой водки. Петр понял это и не отводил от Гриши глаз. Как только Гриша достал бутылку его взгляд и взгляд Петра встретились. Гриша замер от неожиданности, потом посмотрел на светлую Мишкину головку, аппетитно уплетающего картошку с помидорами, затем еще раз взглянул на Петра. Петр все так же смотрел ему в глаза.
— Ладно, — сказал Гриша, убирая бутылку на место. — Сегодня не будем.
Петр улыбнулся и, взяв вилку, разделил картофелину пополам. За едой Гриша с интересом наблюдал как, Мишка управлялся с картошкой. В какой-то момент у него защемило сердце, что вот так, за этим самым столом мог сидеть его сын. С такими же наивными и серыми глазами.
После ужина мальчик ушел в комнату, смотреть мультфильмы, а Гриша с Петром остались на кухне. Гриша вымыл посуду и поставил на плиту чайник.
Петр сходил в комнату, украдкой взглянул на Мишу, с интересом глядевшего мультики, и вернулся на кухню.
— Так это и есть тот самый Миша, который спасет мир? — с улыбкой спросил Гриша, разливая чай по чашкам.
— Тот самый, — ответил Петр. — Это большая удача, что я успел его найти.
— А что мог не успеть? — все с той же улыбкой спросил Гриша.
— Мог не успеть, — как прежде серьезно ответил Петр. — Сам видел, что там началось из-за булки хлеба. Спасибо за помощь. Ты ведь не хотел подходить.
От слов Петра мороз прошел по коже Гриши, он вздрогнул и поднял на него глаза. Петр смотрел обычным, снисходительным взглядом, разве что усталым.
— Чудной ты какой-то, — сказал Гриша, потирая ушибленное плече. — Сам то еле ноги переставляешь, а голову под палки подставляешь. А раз уж в драку влез так надо по морде бить… а ты им опомнитесь.
— Не всегда кулак сильнее слова, поверь мне, — сказал Петр.
— Ну, вот сегодня-то как раз сильнее и оказался. Эх-х-х. Чай не водка, много не выпьешь.
С этими словами Гриша поднялся из-за стола и достал початую бутылку водки. Он открыл над раковиной шкафчик, взял стакан и поставил его на стол рядом с бутылкой.
— Зачем ты пьешь ее? — спросил Петр. — Ведь ты же можешь не пить.
— Могу, — согласился Гриша. — Но не хочу.
— Тогда зачем?
— Просто так.
Гриша налил полстакана водки и поставил бутылку на стол.
— На свете ничего не бывает просто так, — сказал Петр. — Во всем есть свой смысл и предназначение.
— И какое предназначение у этого стакана?
— Вылиться в раковину.
— Нет, ты не понял меня. Какое предназначение, у того, что я пью?
— Оглянись на свою жизнь.
— Опять начинаешь… — сказал Гриша и в его голосе послышались стальные нотки. — Не из-за водки мы с женой разошлись.
— Ты спросил — я ответил, — спокойно сказал Петр. — И нечего злиться на весь мир. Человек сам совершает поступки. Сам и должен отвечать за них.
— Нет, ты хочешь сказать, что я не смогу без водки.
— Я этого не говорил.
— Так подумал. А вот теперь смотри, — по голосу Гриши было заметно, что он начинает злиться. — Я очень хочу сейчас выпить. Очень! Но не буду. И не просто не буду, а… Ты, наверное, уже решил для себя, что водка для меня важнее всего в жизни. Так вот смотри.
Гриша поднялся со стула, взял стакан в руку и вплеснул водку в раковину.
— Ну? Теперь ты понял, что я не алкоголик?
— У всего свое предназначение, — сказал Петр с едва уловимой улыбкой. У людей и вещей.
Гриша в оцепенении смотрел на Петра. Вдруг он медленно повернулся к раковине и несколько секунд смотрел на нее, чувствуя все тот же холодок на коже. Когда он повернул взгляд к Петру, тот смотрел на него все теми же усталыми глазами.
— Откуда ты взялся? — тихо спросил Гриша, медленно и четко выговаривая слова.
— Хм-хм-хм… оттуда, откуда берется всё, — ответил Петр и, после небольшой паузы, добавил. — Ты можешь пойти с нами.
— Это еще куда?
— Под Ярославлем есть деревня Дубки. Там живет один хороший человек.
Его зовут Саша. В его доме живут восемь приемных детей. Все сироты. Мишу нужно отвести к нему.
— Зачем это? — спросил Гриша. — Чтобы какой-то там кулак заставлял детишек за кусок хлеба и миску похлебки батрачить на своем огороде?
— Никогда не говори плохо о людях, тем более о незнакомых, — спокойно сказал Петр. — Они с женой своих пятерых родили, да еще и приемных кормят.
Гриша почувствовал, что ему стыдно, оттого, что он так отозвался о незнакомом человеке. Быть может тот Саша на самом деле дал кров сиротам не из-за собственной выгоды, а из сострадания. Ведь сунул же этот старый пень свою голову под палку. Стоп. Что-то я вообще не того… какую-то ерунду несу.
Вдруг в голове Гриши послышались слова старика: «У каждого свое предназначение». Гриша расслышал их так отчетливо, что если бы не смотрел на Петра, то подумал бы что это сказал он. Но тот молча пил чай.
— Ладно. Пошли спать, — сказал Гриша. Поздно уже. Утром поговорим.
Небо было низким и звездным. На берегу пруда горел костер у которого под огромным дубом сидел Гриша.
— Ты почему спать не идешь? — спросил Петр.
— Не хочется, — ответил Гриша. — Помню в детстве вот так же с ребятами уходили на ночь, уху варили, картошку пекли, купались.
Гриша расшвырял веткой ивы угли и выкатил на траву картофелину. Впереди потрескивали сучья в костре, за спиной в такт дровам стрекотали сверчки. На черной глади пруда, словно пламя от свечи, вытянулся желто-оранжевый след костра.
— Бери, — сказал Гриша, подкатывая Петру картофелину.
— Спасибо, — сказал Петр, — я пойду лягу. Не забудь залить огонь, когда спать соберешься.
— Умгу, — промычал Гриша.
Он откинулся назад и облокотился спиной о толстый ствол дуба. Стоящий рядом кустарник малины очень вкусно пах, стоило лишь склонить голову в его сторону. Гриша ел печеную картошку и, подняв глаза к черному небу, смотрел на звезды. Его с детства интересовал вопрос: что же дальше? Все однажды кончается. Вот пруд. Через сто пятьдесят метров он закончится и начнется луг, за лугом лес. За лесом пшеничное поле, за полем город. Так же и с землей. Она заканчивается и начинается космос. Все однажды кончается. А что дальше?
Вселенная не может быть бесконечной. Все однажды кончается. За одной галактикой другая… Вселенная… Но где-то должен быть край и у нее. А дальше? Что же дальше. И каких огромных размеров должно быть это «дальше», если в нем помещается вселенная, и не одна. Все однажды кончается.
