— Максим сбежал?
— Потом, Марта, потом. Меня пришельцы вылечили… Побежали, а не то мы все прозеваем…
Они сразу увидели ЭТО. На ледяной площадке, расчищенной под аэродром, огромной кучей лежали необычные предметы. Красные, синие, зеленые, желтые шары, параллелепипеды, кольца, кубы блестели полированной поверхностью, в бесчисленных плоскостях отражались огни прожекторов. Максиму показалось, что здесь пробегал какой-то великан, споткнулся и уронил на снег коробку елочных игрушек.
— Подарков сколько! — всплеснула руками Марта. На ее голос обернулся Тимофей Леонидович.
— Максим, — сердито крикнул он. — Я тебе…
Мальчик поспешно нырнул в толпу. На аэродроме собрались, наверное, все свободные от дежурств обитатели полярной станции «Надежда». То и дело встречались знакомые — улыбчивые, обрадованные неожиданным зрелищем. Под ногами у людей крутились два «нахлебника» станции — Пушок и вислоухий Император. Собаки, наверное, считали, что вся эта возня затеяна ради них и, звонко лая, хватали всех за меховые комбинезоны.
— А ну, Максим, помоги, — позвал Прокудин. Он старался что-то достать из кучи «игрушек». Но мальчику как раз подвернулся большой золотистый шар, очень легкий и красивый, и он погнал его, будто мяч, толкая ногами и руками. Максим заметил, что блики от лучей прожекторов ни при чем — и шар, и остальные предметы светились сами по себе. «Вот из этих зеленых „кирпичей“, — подумал мальчик, — за пять минут можно сложить крепость, а вон те полые цилиндры сгодились бы на башни». Подумал и тут же с явным сожалением распрощался со своей выдумкой. Разве эти взрослые позволят? Гарибальди разберется во всем, всех прогонит, а «игрушки» перенесут на склад, пронумеруют и опечатают затем дверь.
Рядом дружно засмеялись. Максим обернулся и увидел, что смеются над Карлсоном. Любопытный доктор забрался в какое-то прозрачное устройство и теперь не мог выбраться обратно — ломился в гибкие лепестки входа, а те, пружиня, прищемляли ему то руку, то ногу, заталкивали обратно.
— Немедленно прекратить все эти художества! — загремел вдруг над толпой голос начальника станции.
Но было поздно. Доктор, рассвирепев, рванулся, прозрачные дверцы с треском сломались, и в тот же миг из груды предметов беззвучно выскользнула голубая молния и ударила его в грудь. Карлсон вскрикнул, грузно упал на снег.
Полярники замерли.
Тимофей Леонидович закричал снова — грозно и повелительно:
— Ничего не трогать! К «предметам» не приближаться! Приказываю всем вернуться на станцию!
Доктора отнесли в сторонку. Несколько человек склонились над ним, растирали снегом виски.
— Жив, — раздался, наконец, голос отца Максима, и все облегченно вздохнули. — У него шок. Луис Лейн, помогите мне поднять доктора…
На аэродроме вдруг загремело. Разноцветные шары, кубы, пирамиды и прочее разом двинулись к краю ледяного поля. Медленно переваливались с боку на бок зеленые «кирпичи», вихляя, катились цилиндры и какие-то сложные изящные конструкции. И все это гремело, будто боевые барабаны индейцев, и уходило прочь от людей.
— Ничего себе подарочки, — прошептал Тимофей Леонидович.
А странные вещи, вырвавшись из-под лучей прожекторов, засияли всеми цветами радуги и покатились, гремя, в бездны полярной ночи.
Максим мельком глянул на лица людей. Ему показалось, что полярникам вовсе не страшно, а только немножечко грустно. Оттого, что все так быстро и так нелепо кончилось.
Отец даже не забежал — жди. Конечно, ему сейчас тоже не сладко. Карлсона врачевать — дело нешуточное. Он, говорят, капризный, когда болеет. Вообще только один доктор и болеет на станции. Раз в год обязательно. И теперь только его молния ударила. А болеет Карлсон, наверное, от тоски, нарочно. У всех работы по уши, а ему хоть звезды пересчитывай. Вот и болеет, чтобы его должность не упразднили. Надо как-то забежать к нему. Он хоть и очнулся, но шок свой отлежит, сколько положено. И историю болезни заведет — для потомков. Что ни говори, первая травма внеземного происхождения.
Максим попробовал читать, но не смог осилить даже одной страницы. После внезапного выздоровления он быстренько перебрался в свою комнату и вот уже несколько часов слонялся без дела. Смотрел любимые фильмы, слушал инфор, но выйти в коридор не решался. Зачем лишний раз испытывать судьбу? Налетишь невзначай на Гарибальди — и прощай, станция.
«Ломают голову над этим Куполом, — подумал Максим, — названия придумывают — маяк, база, склад. Еще бы стадионом назвали. Станция это. Как наша „Надежда“, только размерами побольше. Жилище пришельцев — еще так можно сказать. Может, не рассчитывали людей встретить, вот и захватили с собой дом… Жаль, что я побоялся пойти в глубь чудо-леса. Но со станции я все равно не уеду. Ведь больше так никогда в жизни не повезет. Не будет больше такой тайны. Без меня все разузнают, откроют и опишут, по полочкам разложат. И не будет уже ни тайны, ни пришельцев. Так — братья по разуму, сотрудничество цивилизаций и прочее…»
Максим попробовал вызвать кого-нибудь из своих друзей, но на экранчике браслета связи появилась хитрая надпись: «Ваш номер отключен по распоряжению совета Связи. Справки там-то…» Справляться Максим, конечно, не стал. И так все ясно. Оно, может, и к лучшему. После утреннего сообщения по системе связи только одноклассники целый день вызывали бы его.
— Дзинь, дзинь, дзинь! — вдруг весело отозвался браслет связи.
— Мама Юля! — мальчик даже подпрыгнул от радости. — Мамочка!
— А почему ты не в медизоляторе? Температура упала?
Путаясь от волнения, Максим рассказал о волшебном апельсине и о своем не менее волшебном исцелении, о «подарках» пришельцев и о том, как он поспорил с Гарибальди.
— На его месте я бы уже давно отправила тебя на материк, — строго сказала мама, но глаза ее все же улыбались. — И потом что это еще за прозвища?
— Мама Юля, — запротестовал мальчик. — Они ведь не против, и так вообще интересней. Тем более, что все совпадает. Усы — раз, борода — два и то, что Тимофей Леонидович тысячу человек сагитировал осваивать Антарктиду, три. Помнишь, Гарибальди в 1860 году тоже возглавил поход «тысячи». Повел патриотов на юг, на помощь восставшим…
— Ох ты, феномен мой непутевый, — вздохнула мама. — А доктор тебе кем приходится? Дружок твой или ровесник? С чего ты окрестил его Карлсоном?
Максим замялся. Он знал, что с доктором поступил немного нечестно, но ведь Карлсон его простил, а если сейчас выложить всю правду, то и вовсе грех с души долой.
