бумагу, лежали три небольших предмета: египетский скарабей, маленькая статуя женщины в длинной юбке, держащая двух извивающихся змей, и резная камея мужчины с лавровым венком. Нечто подобное сейчас входило в моду. Подделки затопили антикварный рынок всей Европы.
Берли вопросительно взглянул на агента.
— Присмотритесь, — с улыбкой произнес Кэтчмол.
Поставив коробку на колени, граф взял статуэтку. Она была примерно шести дюймов в высоту. Роспись удивительная: глаза женщины широко открыты, темные волосы уложены в сложную прическу, а змеи у нее в руках, казалось, шипели. Основной цвет зеленый, только юбка женщины с высокой талией раскрашена сине-зелеными квадратами. Все изделие покрывала отличная качественная глазурь.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — тихо произнес Берли. — Шестнадцатый век до нашей эры — вотивная фигура минойской богини {Вотивные приношения — различные вещи, приносимые в дар божеству по обету ради исцеления или исполнения другой просьбы. Форма жертвоприношения. Традиция известна начиная со времен пещерного человека до наших дней. Автор описывает самую известную статуэтку, найденную на Крите и датируемую 1600 годом до нашей эры.}. Сохранность удивительная. Выглядит так, как будто вчера сделана. — Он вопросительно посмотрел на агента. Но тот только указал глазами на следующий предмет.
Берли взял скарабея. Жук был сделан из цельного куска лазурита насыщенного синего цвета, изысканная резьба покрывала тело насекомого, иероглифы выглядели четкими; в картуше было вписано имя Небмаатра {Небмаатра Менес Аменхотеп III Гехеммут — фараон Древнего Египта. Правил во времена Восемнадцатой династии (14 век до н. э.) Его преемником был фараон Эхнатон.}. На нижней стороне значилась подпись мастера: крошечный глаз, стержень и цеп. Граф нахмурился.
«Неб-Маат-Ра», — размышлял он вслух, пытаясь что-то припомнить. Он в растерянности взглянул на Кэтчмола, с интересом наблюдавшего за ним. — Но ведь это же из мастерской Аменхотепа — работа его личного мастера!
— Я так и знал, что он произведет на вас впечатление, — усмехнулся Кэтчмол. — Если кто и сможет отличить истинное золото от блестящей побрякушки, так это вы, лорд Берли.
— Откуда это у вас? — требовательно спросил Берли. Он осмотрел коробку. Обычная деревянная коробка для весьма средних сигар — это же надо было придумать, хранить такое сокровище в таком неподобающем виде.
— Вы еще не все посмотрели, — вкрадчиво напомнил Кэтчмол.
Берли достал из коробки маленькую камею. Это был отлично обработанный сердолик темно-красного цвета. На камее был изображен мужчина в венке из лавровых листьев, как подобало римскому императору. Не могло возникнуть сомнений в том, что когда-то хозяином камеи был древний римлянин, очень богатый и наделенный немалым вкусом. На обратной стороне была выгравирована надпись: «G.J.C.A.»
Берли долго рассматривал украшение.
— Поверить не могу, — выдохнул он. — Цезарь Август?
— Именно он, по крайней мере, так мне сказал Сирл-Уилсон. Наш консультант уверяет, что в мире таких осталось не больше дюжины.
— Думаю, даже меньше. — Граф поднес камею к свету. Из нее могло бы получиться великолепное кольцо или золотая брошь. — Где вы это взяли? — снова спросил он.
— Будем считать, что вы действительно заинтересовались, — довольно сказал Кэтчмол.
— Это подлинные вещи высочайшего качества! Конечно, мне интересно. Но я должен знать, как они у вас появились.
— Пока не могу сказать, — ответил агент, убирая коробку в стол. — Меня уполномочили выставить их на аукцион. — Он опасливо посмотрел на дверь, словно опасаясь, не подслушивают ли их. Понизив голос, он все же произнес: — Я хотел поинтересоваться у вас, можем ли мы прийти к личному соглашению?
— Конечно, я их возьму, — Берли встал. — Обязательно. Только при одном условии: вы скажете, откуда они взялись.
Кэтчмол колебался.
— Я дал слово, что сделка останется в строжайшей тайне.
— Так и будет, — небрежно возразил Берли. — В сделке всегда участвуют три человека — продавец, посредник и покупатель — кроме них никто ничего не узнает.
Аукционист с тоской посмотрел на шкатулку.
— Не хотелось, знаете ли, подводить клиента…
— Никого вы не подведете! Просто скажите мне, откуда взялись эти вещи, и я немедленно переведу деньги на ваш счет.
— Один молодой человека из Оксфорда принес, — ответил Кэтчмол, все еще не выпуская коробку из рук. — Студент. Я не знаю, как они к нему попали. У нас такие вопросы не задают.
— Это ваши проблемы. Если мы хотим договориться о цене, я должен знать о происхождении этих артефактов, — надменно заявил Берли. — В конце концов, их ведь могли украсть из частной коллекции.
— Ни в коем случае, сэр! — агент даже привстал от возмущения. — Если бы стало известно, что я причастен…
— Ну, такое бывало, — предположил граф, вынимая бумажник. — Я настаиваю на том, чтобы вы назвали мне имя этого парня. — Он вытащил две пятифунтовые банкноты и положил их на стол.
— Чарльз, — вздохнул агент, сдаваясь. — Чарльз Флиндерс-Питри.
— Где я могу его найти? — спросил Берли, добавляя к двум предыдущим еще пару банкнот.
— Кажется, он студент Крайст-Черча. — Агент подвинул коробку из-под сигар к графу и собрал деньги. — Сказал, что это реликвии из семейной коллекции.
— Ну что же, скорее всего, так и есть. — Берли взял коробку и небрежно сунул ее под мышку. Уже на пороге комнаты он обернулся:
— У вас все сложится хорошо, Кэтчмол. Я сам об этом позабочусь.
— Рад быть полезным вашей милости, сэр.
— Хорошего дня. — Берли вышел из кабинета. — Мне понравилась наша встреча…
— Всегда к вашим услугам, — ответил агент, убирая деньги в карман.
К тому времени, как граф добрался до своего таунхауса в Белгравии, он уже разработал план действий.
— Не ставь карету, Докин. Через час она понадобится. — Он быстро поднялся по ступеням и уже от парадной двери позвал слугу:
— Свен, иди сюда немедленно! Ты мне нужен.
Слуга материализовался, словно из воздуха. Он ничем не проявил удивления, только одна бровь поднялась чуть выше другой.
— Что вам угодно, сэр?
— Ближайшим поездом я еду в Оксфорд. Сложи чемодан. Смену одежды и все необходимое на одну ночь. Иди! — Берли остановил уже повернувшегося Свена. — Нет, лучше рассчитывай на два-три дня. Вдруг возникнут трудности.
— Слушаюсь, сэр.
Еще до того, как часы в холле
