— Наверное, очень скоро, — печально ответил Брайн. — Куда мне деваться? Анвар — моя родина, я часть Анвара. На Дисе я отдал свой долг, но у меня есть долг и перед Анваром. Мне надо вернуться — это очень важно.
— Я бы хотела отправиться туда с тобой, — это был не вопрос, а скорее, утверждение.
— Это невозможно, Леа! Ты не сможешь жить на Анваре.
Леа бросила взгляд в иллюминатор.
— В глубине души я подозревала, что этим кончится. Я очень рано поняла, что на Земле не смогу найти себе мужа, и в девичьих мечтах мне представлялся этакий космический герой, которого я обязательно встречу где‑нибудь в просторах космоса. Наверное, ты оказался просто немного похож на него. Но все это ерунда! Я взрослый человек, мне нравится моя работа, я не променяю ее на банальное замужество и скорее всего так и умру старой девой. Передавай от меня привет своей будущей жене.
Дис в иллюминаторе слегка качнулся — их корабль поворачивал к Ниджору. И было в этом что‑то символичное — позади осталась не просто еще одна планета на их пути, позади осталось нечто очень важное для них обоих.
— А у вас грустный вид, — заявил Хис, появляясь из‑за угла.
— Подите вы к дьяволу! — выпалила Леа.
Хис никак не отреагировал — он вообще стал гораздо добродушней с тех пор, как сложил с себя полномочия командира террористов. Он присел рядом с ними на диван и безо всяких предисловий спросил:
— Хотите и дальше работать в ЦРУ, Брайн? Нам нужны такие люди.
Брайн изумленно посмотрел на него.
— Так вы тоже из Центра?
— Прошу любить и жаловать — полевой агент на Ниджоре! — рассмеялся Хис. — Неужели вы думаете, что вся наша организация состоит из чиновников вроде Фоссела? Такие у нас перебирают бумаги и служат прикрытием, а работают настоящие люди. Я, например, работаю на Ниджоре. Отличная планета, но и там не обойтись без нашего вмешательства. Нужно помочь им найти свое место в галактике.
— Вы ведете какую‑то грязную игру, Хис, — заявила вдруг Леа. — Мне кажется, ваш Центр не такая уж безобидная и бескорыстная организация. Чего вы, в конце концов, добиваетесь? Власти над галактикой?
— Вот стоит рассекретить нашу деятельность, и такие обвинения на нас посыплются градом, — спокойно заметил Хис. — Поэтому мы и действуем тайно. Нам не нужна власть, Леа, и я сейчас докажу вам это с цифрами в руках. Как вы думаете, откуда мы берем деньги на свои операции? — Он улыбнулся. — Чуть позже вы сможете посмотреть документы, и тогда у вас не останется сомнений. В основном, это пожертвования — пожертвования планет, которым мы помогаем. Нам не нужна власть — мы помогаем одним мирам, получаем за это деньги и на эти деньги организуем помощь другим.
— А почему вы рассказываете мне такие секретные сведения? — с подозрением спросила Леа.
— А разве не понятно? Мы хотим, чтобы вы работали в ЦРУ. Можете назвать любое жалованье — мы не испытываем недостатка в средствах. — Хис хитро посмотрел на них и добавил: — Я думаю, Брайн тоже согласится работать на нас. Из него получился отличный агент, таких редко удается найти.
— Покажите, где подписаться, — бодро сказала Леа.
— Вы отлично владеете приемами психологической обработки, — улыбнулся Брайн. — Правда, люди менее воспитанные называют это шантажом. Но на этот раз не стоило прилагать столько усилий.
— Вы согласны? — спросил Хис.
— Я должен вернуться на Анвар… но я больше не тороплюсь.
— А Земля и так перенаселена, — добавила Леа.
Планета, с которой не возвращаются
Как только маленький кораблик вошел в верхние слои атмосферы, он засветился словно метеорит. По мере того как нарастало трение, свечение усиливалось, красный свет стал белым. Обшивка из сверхпрочного сплава все‑таки не была рассчитана на такую температуру. С носового обтекателя срывались языки пламени — горел металл. Вдруг, когда уже казалось, что огонь вот–вот поглотит корабль, огненное облако прорезало яркое пламя тормозных дюз. Если бы это было неуправляемое падение, корабль наверняка бы разбился. Но пилот знал свое дело, он в последний момент включил двигатели. И снизил скорость падения корабля ровно настолько, чтобы температура далее не росла.
Звездолет падал сквозь облака вниз, на покрытую травой равнину, которая теперь приближалась с угрожающей скоростью. Когда фатальный исход казался уже неизбежным, двигатели включились опять, сотрясая корабль перегрузками в несколько "g". Несмотря на отчаянный рев дюз, корабль врезался в почву с оглушительным треском; посадочные опоры круто выгнулись.
Когда рассеялись тучи пыли и дыма, крохотный лючок на носу обтекателя провалился внутрь и из отверстия медленно выползла головка перископа. Она тихо вращалась, охватывая безлюдный с виду пейзаж: безбрежное море травы и далекие деревья.
Вдали промчалось и скрылось из виду стадо перепуганных животных. Перископ продолжал вращаться — но вдруг замер, уставившись на останки боевых машин, что громоздились поблизости — на огромном, изрытом воронками поле битвы.
Зрелище было жуткое. Поле усеивали сотни, а может, и тысячи боевых машин, — скрученных, покореженных, смятых страшной, неведомой силой. Могильник простирался почти до горизонта. Перископ покачивался вперед–назад, как бы ощупывая ржавые корпуса, потом втянулся внутрь корабля, лючок сразу захлопнулся. Прошло несколько томительных минут; с громким скрежетом откинулся люк воздушного шлюза.
Немного погодя в проеме люка появился человек. Его движения были осторожны, дуло ионного ружья подрагивало, словно хобот диковинного животного. Человек был облачен в тяжелый скафандр с ТВ–камерой на шлеме: та являлась основным элементом системы наружного наблюдения. Обводя взглядом окрестности, держа палец на спусковом крючке, он медленно опустил свободную руку и нажал кнопку передатчика на запястье.
— Продолжаю доклад за бортом корабля. Иду медленно, стараюсь восстановить дыхание. Все кости болят. Посадку провел практически в режиме свободного падения. Снижение прошло быстро, но в момент касания перегрузки составили 15 "g". Если меня все же засекли при спуске, то пока последствий не заметно. Буду говорить на ходу. Передача записывается на борту моего космического крейсера, который лежит на околопланетарной орбите, как раз надо мной. Что бы со мной ни случилось, запись сохранится. Я не намерен действовать столь же непрофессионально, как Марцилл.
Он не испытывал угрызений совести оттого, что дал волю чувствам, упомянув в докладе погибшего. Если бы Марцилл соблюдал элементарные меры предосторожности, то остался бы жив. Осторожность осторожностью, но этот осел мог бы подумать и о том, чтобы оставить после себя запись. Но не оставил ничего, совсем ничего, что могло бы хоть как‑то прояснить случившееся, ни единого слова, которое сейчас очень бы помогло. Тут Хартиг негодующе фыркнул. Посадка на новую планету всегда опасна, вне зависимости от того, насколько мирно эта планета выглядит. И Сельм-2 тут не исключение. Да и выглядит она вовсе не мирно. Для Марцилла то задание было первым. И последним. Он сделал на орбите последнюю запись, в которой указал предполагаемые координаты посадки. И больше ничего. Осел. Больше он на связь не выходил. Вот тогда и было принято решение послать специалиста. Для Хартига это был семнадцатый планетарный контакт. И он собирался использовать весь свой опыт, чтобы этот контакт не стал последним.
