— Отсекаем! — тут же отдает команду Гонза.
Все истребители — две группы по тридцать машин и, к всеобщему удивлению, сумасшедшая десятка — становятся в «Завесу» — неплотное размещение истребителей в одной плоскости, отсекающей остальных, нуждающихся в такой помощи. Ядро «Завесы» образует «Блистательная Порта» и два крейсера, контролируя подходы к приливной точке. А «Маунтстоун» вместе с линкором Бессмертных уже исчезает в Приливе.
— Все! Уходим! — командует своим пилотам Гонза, поняв, что атаки не последует.
Вообще подобные действия были характерны для Бессмертных. Убедившись, что какому-то звездолету уже ничем нельзя помочь, они или пытались его уничтожить, или, что случалось чаше, вообще бросали, зная, что даже единственную «Кнопку» не так-то легко захватить в качестве приза. В любом случае у попавшего в капкан врага всегда был выход — пойти на самоуничтожение. Или же драться до последнего, пока корабли Солнечной просто не сжигали их.
На что надеялся командор Локес, затащив вражеский линкор в Прилив? На то, что у Бессмертных не хватит духу запустить программу самоуничтожения линкора? Хватит, еще как хватит! Это может оказаться просто глупостью, думал Джокт. Вообще ради чего стоило идти на такой шаг? И заниматься доставкой бомбы замедленного действия на собственную территорию, где она способна взорваться в любую минуту?
Линкор — не истребитель. И даже не крейсер. И если на нем решат заняться ядерным харакири в окрестностях Крепости или куда там хотел его приволочь «Маунтстоун» — это окажется вовсе не подарок. На что же надеется командор Локес?
Ответ должен был отыскаться через тысячу двести семьдесят две секунды. «Витраж» Джокта вошел в Прилив.
...Снова туман. Опять игра иллюзий и раздолье для воображения. Какие-то черные тучи, будто грозовые, с огненной бахромой по краям, плывут под ногами. Вместо молний в пространстве Прилива мелькают загадочные линии: сплошные и идущие пунктиром. Вот они изгибаются, приковывая этим движением взгляд, вот змеятся, перекручиваясь, образуя наглядное изображение струи от плазменно-гравитационного двигателя... Раньше Джокт не вглядывался во все эти метаморфирующие причуды Прилива, но после Первого Боевого, когда Прилив заставил его увидеть то, что не каждому дано увидеть, отношение Джокта к живой акварели пространства изменилось. Прилив притягивал к себе и пугал одновременно. И вот в первый раз, все когда-нибудь происходит впервые, Джокт отключил обзорный экран, отгородившись от геометрических безумств и оставив себе только узкую полоску. Да и то, больше по привычке. Ведь он и представить себе не мог, что чувствует группа каких-нибудь офицеров аналитического поста, которая связана с миром за обшивкой линкора только показаниями приборов, видя отображение реальных событий на тактических вирт-экранах. А еще хуже: каково это — быть штурмовиком, оказаться в непроницаемом брюхе транспорта, сидеть и гадать, что ждет его уже через минуту после сброса... Джокт, как и любой другой пилот истребителя, нуждался, как в воздухе, в прямом визуальном контакте с окружающим пространством. Пускай даже не совсем в реальном контакте, а происходящем через принимающую и передающую оптику, ведь никакой прозрачный материал не выдержит контакта с плазмой и воздействия гравитационного оружия. Только специальные фасетки из кристалликов гиперхрусталя, идущие рядами вдоль всего корпуса «Зигзага». Миллионы крошечных зрачков, передающих одну общую картину с помощью обзорных экранов. Видеть... Как воздух... Вот только в Приливе воздух для него почему-то начинал казаться спертым. От чужого дыхания.
Сейчас зрительная связь с пространством была настолько мала — сужена до ширины каких-нибудь десяти сантиметров, — что Джокт даже не сразу понял, что произошло. Несколько линий на обзорном экране слились в одну, отчетливую, будто наделенную смыслом, самоутвердившуюся грань чего-то реально существующего в хаосе иллюзий. Вслед за ней из других линий, обрывков, пунктиров и кубиков тумана возникла вторая линия — грань. И это были...
— Ом! — бухнул тяжелый молот.
— Ом! — от неожиданности повторил словно ужаленный Джокт.
Индап запоздал на доли секунды, но их хватило, чтобы страх и какой-то внутренний звон пронзили позвоночник. И мгновенно оказалась забытой лекция техника о низкочастотных сигналах и все остальное, дающее более-менее материалистичное пояснение феномену.
— Ом! Ом! Ом! — грохотало пространство.
И четких граней становилось больше и больше в этом пространстве, и Джокт, вновь включая экран в режим полного обзора, почти угадал, что он увидит.
Почти. Даже в самых дурных кошмарах он не думал встретить ЭТО во второй раз. Все походило на встречу с несуществующей потусторонностью. С призраками. С «Летучими голландцами», как называли их штабные офицеры.
Два корабля! Три! Четыре!
— Ом! — неслось отовсюду, и сознание Джокта превратилось в камертон для странного, страшного и гнетущего звука.
Пять кораблей! Четкие надстройки, радиусы огромных окружностей, скрывающихся за пределами видимости. Щетинящиеся конусы, которые не могут быть ничем иным, кроме как оружием. Вот только в каждый конус мог свободно пролезть не то что истребитель — средний крейсер флота КС!
«Великий космос! Какую энергию могут высвобождать эти орудия!» — Мозг, чья работа поддерживалась теперь исключительно беспрерывным действием индапа, буквально захлестывало непередаваемое ощущение грандиозности увиденной картины.
Они чередовались — мысли, образы и ощущения, словно Джокт стоял на пороге постижения огромной пропасти неведомого, которое не смог постичь до него никто другой. Джокт захлебывался странным восторгом, не чувствуя никакой враждебности от гигантов. Но если существует грань между человеческим сознанием и человеческим безумием, то Джокт стоял как раз на ней, на этой грани, не в силах сопротивляться падению...
— Ом! — Губы его разжались, в глазах пробудился странный блеск, будто он получил «адреналиновый всплеск».
И, не отдавая себе отчета, он повторял раз за разом вслед за таинственным голосом.
— Ом! Ом! Ом!
Индап, похоже, понял, что просто так с возникшей проблемой ему не справиться. И то состояние, в котором оказался пилот, несхоже ни с одним, для противодействия которому и был предназначен медицинский прибор. Несхожим, но тем не менее крайне опасным, угрожающим рассудку пилота.
В шоковом коктейле, что получил Джокт в последнюю секунду, прежде чем его сознание шарахнулось не в ту сторону, растворились и линии, и звуки. Первое стало миражом, просто картинками какой-то неземной техники, которую — тра-ля-ля! — он высмотрел в детском калейдоскопчике. Второе — звуки — превратились в шум. Бесконечный шум. Так, наверное, свистит невидимый космический ветер. И нужно только потрясти головой. Тогда он уйдет... Уйдет... Уйдет?
