— Воуно знает, что ты говоришь на нашем языке?
— Он говорит на нашем, — сказала она, словно это все объясняло. — Почему ты не задашь мне настоящий вопрос?
Я рассмеялся и сделал гримасу.
— Почему ты меня не ненавидишь?
Тихая вода ее эмоций пошла рябью. Она поднесла руки к глазам и снова взглянула на меня.
— Почему я должна тебя ненавидеть?
Я тряхнул головой.
— Я не могу использовать свои пси-способности. Хэньен… Он вышвырнул меня, когда они поняли…
— Ты не используешь свои пси-способности, потому что ты так захотел, — сказала она.
— Ты не понимаешь…
— Посредник потерял Путь, — продолжала она, словно мои слова были так же закрыты, как и мои мысли. — Это случилось давно, еще до того, как ты родился. Он уже не может все ясно видеть… Ты получил страшную рану. Ты должен держать ее закрытой, — сказала она мягко. — Пока она не излечится. Ты хороший человек.
Я почувствовал, что мое лицо снова краснеет.
— Ты не поняла! Я убил…
— Так… — сказала она, словно поняла наконец.
— Я пойду, — начал я подниматься.
— Ты чудо, — сказала она, наклонив ко мне голову. — Я робею в твоем присутствии.
— Я не дерьмовое чудо, — сказал я, задыхаясь от гнева. — Я попросту дерьмовый полукровка. — Я направился к двери, но остановился: кто-то вошел в нее. Хэньен.
Он тоже остановился, взирая на меня так же, как, должно быть, я взирал на него.
— Что ты делаешь здесь? — спросил он.
— Ухожу, — ответил я. Я попытался миновать его, но он закрыл путь. Он посмотрел на Бабушку и сказал что-то раздраженно и резко на языке гидранов. В комнате воцарилась мертвая тишина. Только по их лицам я мог понять, что они все еще переговариваются.
Наконец Хэньен повернулся ко мне и отвесил глубокий поклон, какого я в общении с гидранами еще не видел.
— Намастэ, — пробормотал он. Эта перемена была настолько полной, что я даже не понял, как она возникла. — Извини меня, — проговорил он. — Я вел себя так, что сейчас мне стыдно.
Я нахмурился, не понимая, что он имеет в виду, и пожал плечами, потому что это выглядело как извинение. А затем я вновь попытался проскользнуть за его спину.
Он поймал мою руку и отпустил ее, когда я уставился на него.
— Останься, пожалуйста, — сказал он. — Мы должны завершить то дело, за которым пришли сюда.
— Что за дело? — спросил я. Мой голос был мрачен и угрюм.
— Попытку понять друг друга. — Его лицо было совершенно бесстрастным.
— Сядь, — произнесла Бабушка. — Сядь, Биан. Я оглянулся, недоумевая, кого она могла звать.
Она глядела на меня. Бабушка сделала жест, словно я был упрямым ребенком.
— Мое имя Кот, — сказал я.
Она покачала головой и снова терпеливо указала на циновку.
Я остался на месте.
— Тебя зовут Кот среди землян, — объяснил Хэньен. — А Биан — твое имя среди народа твоей матери.
Я безмолвно посмотрел на него. Потом перевел взгляд на Бабушку, размышляя, почему она мне сама не сказала этого…
Но разговоры с людьми не были ее делом — для этого существовал Совет. И она не могла впустить меня в свой мозг, устав от разговоров.
— Что значит «Биан»? — спросил я.
— Это значит «Спрятанный», — улыбнулся Хэньен.
— Это шутка? — спросил я, поскольку не знал, отчего улыбается он, никогда не бывший моим другом.
Озадаченность промелькнула у него в глазах.
— Нет, — ответил он.
Я шагнул к столу, словно меня притягивало магнитное поле Бабушки. Хэньен последовал за мной, остановился, глядя на пустую столешницу.
— Я опоздал на ужин, — произнес он.
Бабушка улыбнулась и покачала головой. Дети, которые унесли еду, будто материализовавшись из воздуха, появились в дверях за нами по ее молчаливому зову. Они вынесли блюдо и поставили его на стол так осторожно, что пламя едва качнулось.
Хэньен улыбнулся в ответ и поклонился детям и Бабушке, перед тем как сесть, скрестив ноги. Он принялся за еду, не притронувшись к ложке. Взглянул на меня, остановился, внезапно поняв, что не может одновременно есть и говорить вслух.
— Прости, — сказал он. — Я проделал длинный путь и очень голоден.
— Ты пришел пешком из Фрик… из города? — спросил я. — Почему?
Он снова набил рот едой.
— Так надо, — ответил он, констатируя очевидное.
— Зачем? — Я никак не мог понять.
— Для себя, — пробурчал он, не отрываясь от пищи, — для моего тела, для моего дара, для моих убеждений. В этом заключается Путь. — Нетерпение проскальзывало в его голосе, я заметил, как он бросил взгляд на Бабушку, словно она что-то произнесла, и проглотил свой протест, как пищу. — Тело и дух заслуживают равного внимания, иначе личность никогда не обретет цельности. Все это объясняла мне ойазин.
— Ойазин? — спросил я. Воуно так называл ее раньше.
— Это значит «проводник». Ведь она проводник по Пути и хранитель наших традиций и веры.
Я посмотрел на Бабушку. Это соответствовало тому, что говорил Воуно, но в голосе Хэньена я не услышал ни нотки почтения.
— Ты имеешь в виду, что она является религиозным лидером?
— Не «лидером» в том смысле, какой вкладывают в это слово люди Федерации. Ближе по значению слово «проводник». Ки везде — это движущая сила Всеобщей Души, то, что вы могли бы назвать «богом внутри нас». Но есть только один Путь, который находит каждый… — Он бросил взгляд на Бабушку, словно ему требовалась ее помощь прямо здесь, прямо сейчас. — Это сложно объяснить словами.
— Путь, о котором можно рассказать, не является вечным Путем, — сказала Бабушка. Я подумал о том, как различны имена в общине: имена, которые произносятся, и истинные имена.
Хэньен кашлянул.
— Большинство наших людей уже не верит, что ки все еще существует. Это одна из причин, почему я решил найти свой Путь с помощью ойазин.
Я уселся между ними, скрестив ноги, наблюдая за тем, как он ест.
— Я уже ел когда-то эту пищу. Очень давно, — сказал я.
Он поднял взгляд сначала на Бабушку, затем на меня.
— Разве? — спросил он. — Где?
— Думаю, что ее готовила моя мать.
Он оторвался от еды:
— Ты жил здесь ребенком?
— На Ардатее. В Старом городе… в том месте, куда Федерация сбрасывает отбросы своего общества. — Он продолжал пялиться на меня, словно не уловив слов, свалившись с поезда моих мыслей, потому что ему не за что было ухватиться. — Это настоящая свалка. Некоторые гидраны закончили там свою жизнь, когда были выкинуты из своих миров. Но там больше землян… таких, которые не признают кейретсу, подобные Тау.
— А где сейчас твоя мать?
— Мертва. Уже давно. — Я покачал головой. — Это все, что я знаю о ней.
