– Ясно…
Побритый, подстриженный, расписанный под какого-то безумного зека, Петр ерзал в кресле и постоянно чесался. Спину и плечи кололо от мелких волосинок, и он не мог дождаться, когда его отпустят в душ.
– Теперь примерка, – сказал Сапер.
– Еще не сшили? Ну, вы даете! Все в последний момент.
– Не гундось. Успеем.
Сапер вышел из камеры и вернулся с двумя пожилыми женщинами. Петр встал и разделся. Женщины напялили на него какую-то хламиду и тут же ее сняли.
– Размер ноги сорок третий? – Уточнил Сапер. – Ровно, без половинок?
– Какая разница?
– Большая. Ты же не в кроссовках пойдешь. Попробуй мои, – он скинул туфлю и подтолкнул ее Петру.
– Нормально, – ответил он.
– Значит, сорок два с половиной. Учти на будущее.
– Я иду мыться, – объявил Петр.
– Сядь!
Сапер медленно подошел к креслу и, уперевшись в подлокотники, приблизил свое лицо настолько, что они с Петром почти коснулись носами.
– Послушай меня, дорогой геолог. Уважаемый «больной Е.». Не знаю, насколько ты болен, но то, что нездоров, – это факт. Ты кто, Петя? Рэйнджер? Бэтмэн? Кем ты себя пытаешься показать? Таким крутым, каких еще не бывало? Черепашкой ниндзя? Что ты передо мной понты колотишь? Вот грохнешь вора – тогда и колоти. Тогда я сам тебя зауважаю. А пока ты мясо. Бомж. Ты беглый псих. С тобой даже делать ничего не надо. Выпустить на волю – и ты пропал. Ты это понимаешь?
– Я только не понимаю, чего ты хочешь, – спокойно сказал Петр.
– Да ничего. Иди, мойся, – он убрал руки с кресла и отошел.
– А отметки за поведение мне ставить не надо! – Крикнул Петр уже из коридора. – Поведение в нашем контракте не оговаривалось.
– Супермен помойный, – усмехнулся ему вслед Сапер. – Бомж-снайпер. Череп-пашка…
Глаза ему, как всегда, завязали. Не потому, что опасались с его стороны каких-то финтов – куда он денется, без семьи-то? – просто предвидели, что в случае провала люди Немаляева вытянут из Петра все. Сам он сознавал это не хуже и, еще одеваясь, приготовил для себя запасной вариант. Оторвав кусочек полиэтилена, Петр отсыпал в него два-три грамма розового порошка и, свернув все это в крошечный узелок, положил под язык. Стоявший на пороге Сапер посмотрел одобрительно, но от комментариев воздержался.
Через полчаса повязку с глаз сняли. Петра вывели из джипа и пересадили в сверкающий лаком «Сааб 9000». Все, что он успел увидеть, – это вереница пыльных МКАДовских фонарей. Когда их зажгут, Немаляев уже будет мертв. Петру хотелось в это верить.
В «Саабе» находился только водитель. Молодой парень бросил окурок и не спеша вырулил в левый ряд. Джип остался на месте. Петр вскрыл пачку «Парламента» и по-хозяйски включил магнитолу.
– Далеко? – Спросил он.
– Четырнадцать минут, – ответил водитель неожиданно высоким голосом. – Больше вопросов не надо, лады?
От песен про тайгу и несправедливого судью Петра тошнило, но кассету он не менял – все должно быть по теме. Он наклонил к себе зеркало и поправил темно-серый галстук. Воротник рубашки похрустывал и непривычно давил на шею. Пиджак даже в машине сидел идеально – не исключено, что портних Маэстро унаследовал вместе с бомбоубежищем.
Высотки сменились «хрущевками», а те как-то незаметно перешли в штучные сталинские дома. Машина миновала Садовое кольцо и, проехав еще с километр, плавно остановилась. Под крышей трехэтажного здания висел бутафорский сундук, из которого сыпался бесконечный поток неоновых сокровищ. Про нибелунгов ничего сказано не было, и вообще, какие-либо вывески отсутствовали. Петр поразился неестественной черноте за окнами, но вспомнил, что окон в казино не делают. Имитация.
Деревянные двери, обитые кованым железом, были плотно закрыты.
– Без двадцати, – не оборачиваясь, сказал водитель.
Петр набрал воздуха и вышел. Тротуар перед зданием был выложен матовой плиткой, и редкие прохожие, словно боясь ее испачкать, обходили площадку по мостовой. Машин у казино было мало – пара «Мерседесов» и несколько «БМВ». Видимо, аншлаг начинается позже. Петр услышал, как отъезжает его «Сааб», и, перекатив во рту мешочек, направился к дверям.
Лысый бугай в широком двубортном пиджаке скользнул взглядом по его лицу – фэйс-контроль пройден, подумал Петр. Теперь оценка благосостояния. Он шевельнул левым локтем, и из-под манжета сполз золотой браслет «Картье».
– Мы всегда вам рады, – выдавил бугай.
Петра пропустили в тамбур, где другой, такой же лысый, обвел его ручным металлоискателем.
– Извините, формальность.
Петр бросил что-то снисходительное и, не дожидаясь разрешения, двинулся к винтовой лестнице. Все оказалось до смешного просто. Маэстро явно перемудрил. Зря только пальцы изуродовали.
– Где тут дальняк? – Спросил Петр нарочито громко.
– Есть на первом, есть на втором.
– Ну и?..
– Вон туда. По коридору.
Уборная в «Золоте нибелунгов» сошла бы за покои средней принцессы. Между огромными зеркалами на мраморных стенах висели хрустальные двухрожковые бра, а раковины были вырезаны из цельных кусков малахита.
Пластик, решил Петр, но, погладив холодную поверхность, проникся уважением: камень был натуральным.
Он для видимости открыл кран и сунулся в брюки. Нет, не здесь. В пиджаке, наверное. Деньги, пики, яд… Где баллончик? Провалился? Петр ощупал подкладку – тоже нет. Проверил каждый шов – тщательно и методично, но уже начиная покрываться испариной. Флакон с растворителем пропал.
Петр приложил ладонь ко лбу, вспоминая последние минуты в бункере: оделся… причесался… потом Сапер принес обувь. И лично вручил ему пластмассовый цилиндрик – он положил его в правый карман брюк. Петр похлопал по ноге, вывернул карман наизнанку – дырки не было, но и баллончика тоже. Выпал – либо в джипе, либо в «Саабе». Да, в «Саабе»! Глубокое кресло, откинутая спинка… Растворитель там. Он дернулся было к выходу, но у самой двери замер. Машина давно уехала.
Петр воротился к зеленой раковине и, сделав воду погорячей, подставил кисть под струю. Густо намылил, поскреб ногтями – бестолку. Проклятый «КАНТ» держался, как настоящий. Петр накапал из подвесной мыльницы на бумажное полотенце и потер им нарисованные буквы. Намокнув, бумага расползлась, и он опять пустил в ход ногти. Кожа покраснела и опухла, но надпись не пострадала.
Без семи десять. Он подержал кисть под холодной водой и, умывшись, тоскливо посмотрел в зеркало. Без пяти. Что ж, пусть будет Кант.
Винтовая лестница, устланная ворсистой дорожкой, привела его в темный квадратный зал. Судя по высокому потолку, верхний этаж отсутствовал. А с улицы не скажешь. Строить пока не научились, но ломают качественно.
