В 10.00 он сел на автобус и уже через несколько минут был на углу своего дома. Он оглянулся, чтобы проверить, нет ли за ним «хвоста», но никого не увидел.
Работа, которую он должен был выполнить, представляла собой — он был в этом уверен — часть огромного плана. Он даже и представить себе не мог, как его задание сочетается с работой, которую выполняют другие члены организации. Он был лишь винтиком в огромном подпольном механизме и надеялся только, что здесь не получится, как с Рубом Голдбергом. Хорошо зная историю, сам не зная откуда, он помнил, что революционеры всегда намного лучше разбирались в разрушении, чем в строительстве. По большому счету их конечной целью была власть, а не прекрасная мечта о том, как сделать человеческое сообщество лучше. Хотя повсеместно это отрицалось.
Великие перестройки всегда делались теми, кто выпихнул или ликвидировал первое поколение радикалов.
Он работал в группе, которая не ставила его в известность, какими путями пытается достичь окончательных целей. Конечно, завоевав авторитет, он узнает гораздо больше. Но если ему это не удастся, то ему будет трудно заставить себя работать на голом энтузиазме. Но, к сожалению, он уже не мог развязаться с группой БПТ, даже если потеряет рвение. «Единожды вступив, вступаешь навсегда».
Может, и так.
Как банкир данных, при большом желании, он смог бы сделать себе новое удостоверение личности. Но опасность состояла в том, что члены БПТ, если они достаточно проницательны, могли предположить такую возможность. И чтобы предупредить саму попытку этого, они могли встроить в систему сигнал тревоги. С другой стороны, он мог перестроить систему так, чтобы она следила за их мониторами. Но они могли предвидеть и это и поставить свои мониторы вне его системы. Все это могло продолжаться до бесконечности — эдакий зеркальный коридор.
Дункан засмеялся: они так и не нащупали его ахиллесову пяту. Во всей этой фантастической ситуации было нечто абсурдное. Если Бог и существует, он, должно быть, смеется над своими «образами и подобиями». А может, ему все уже настолько опротивело, что он оставил эту Вселенную. Или, возможно, будучи всемогущим, отменил самого себя, невзирая на свою вечность и всепроникновение. Ведь если бы ему захотелось, эти свои качества он тоже смог бы отменить.
Дункан вышел в коридор, просунул удостоверение личности в дверную щель и вошел. Он бродил из комнаты в комнату, и свет автоматически сопровождал его. Потом он остановился у громадного — во всю стену — окна и застыл, глядя на Лос-Анджелес, сверкавший огнями башен и мостов, лодок и кораблей, аэропланов и дирижаблей. Открывавшийся вид был изумителен. Он был спокоен и безмятежен. Город сверкал, словно был маяком красоты, любви и надежды. И к нему слетались мотыльки, бабочки, мухи, слепни… И жители этого изумительного места имели все для того, чтобы каждый был счастлив.
Но только теоретически. Факты доказывали обратное.
— Так было всегда, — прошептал Дункан. — Когда горе, голод, боль, безумие, нервные и физические болезни растут в количестве, можем ли мы утешать себя тем, что их все же намного меньше, чем когда бы то ни было до нас. И будут ли наши потомки называть нас Нью-Утопией?
Гомо сапиенс никогда не может быть удовлетворен полностью. По крайней мере, некоторые его представители.
Чувство одиночества было присуще не только жителям этого огромного города, но и всем, кого Дункан когда-либо знал. Оно вдруг обрушилось на него всей массой, а ведь он считал, что научился защищать себя от подобных мыслей. Одиночество…
Дункан подумал о Пантее Пао Сник. Как бы ему хотелось, чтобы она жила здесь, в этой квартире, вместе с ним. Он хотел ее и видел в мечтах долгую совместную жизнь. Да он просто был влюблен. Почему же, почему он до сих пор ей ничего об этом не сказал? Ответ прост. Она еще ни разу не давала ему ни малейшего шанса думать, что испытывает к нему какие-либо чувства, кроме товарищеских. И он все еще не был уверен, что когда-нибудь дождется от нее хоть какого-нибудь знака расположения. Ему нужно разобраться, что же она на самом деле думает о нем. Ведь, может быть, она так же, как и он, сдерживается и ждет сигнала? Тем более что она была органиком, приученным скрывать свои чувства. Да и времени на развитие большого чувства у них пока еще не было.
— Должно быть, я был влюблен в нее, когда был другой личностью, — сказал он вслух. — Иначе откуда это во мне? И так внезапно? Может, это просто прорыв из опыта, загнанного глубоко в подсознание, о котором я, к сожалению, ничего не помню?
Дункан смешал коктейль и повернулся к настенному экрану связи. Пусто. Никаких сообщений. Он и сам чувствовал себя опустошенным. Все еще поглядывая на экран, он приготовил себе обед, потом занялся уборкой, чтобы его соседу из среды было не на что жаловаться. Переходя из комнаты в комнату, он краем уха слушал новости. Обсуждался предстоящий референдум. Комментаторы разъясняли зрителям, что за каждый пункт необходимо проголосовать отдельно. И лишь затем будет принят окончательный проект. Долг каждого гражданина — выразить свою волю, «за» или «против».
Закончив уборку, которая отняла немного времени — он слишком редко бывал дома, чтобы успеть намусорить, — Дункан вошел в каменатор.
Дункан сидел в центре своего рабочего кабинета в Лос-анджелесском отделении Бюро Данных по Ассимиляции. Кабинет был круглым, 24 фута в диаметре, и рабочий пульт в его центре тоже имел форму кольца. Дункан на своем управляемом стуле мог разъезжать по всему внутреннему периметру этого большого «О», чтобы следить за всеми экранами на стенах и мониторами двадцати компьютеров на пульте. Здесь он отсиживал свои четыре часа каждый рабочий день. Остальное время было полностью в его распоряжении: он мог отправиться домой или прогуляться по магазинам, пойти на рыбалку или в кегельбан, попробовать подыскать себе пару или же вернуться в бюро и провести там пару часов сверхурочно, — но тут уже можно было заниматься не только проектами по работе, но и своими личными исследованиями.
Сейчас он занимался сбором информации, которая понадобилась его непосредственному начальнику. Это была лишь крохотная частица огромной программы, выполнение которой должно было затянуться на несколько ближайших сублет. То, над чем сейчас работал Дункан, казалось ему не очень-то нужным, но его начальник считал, что эти сведения правительству просто необходимы. Дункана шокировала мысль, что копание в чьем-то грязном белье кому-то необходимо для достижения каких-то неведомых целей. Начальник этих целей тоже не знал, но говорил, что не это главное.
