посмеюсь над вашей убогостью, а вы будете трепетать и умолять меня о своих мелких, ничтожных нуждах", - думал Хуан, и глаза его горели, а щеки пылали, как в лихорадке.
"Скорее, скорее, - мысленно кричал он встающему из-за горизонта солнцу, - еще один день ... И я получу их. А там, Дева Мария, ты поможешь мне".
И Хуан истово перекрестился на восходящее солнце.
Как ни тягостно тянулся день, но и он подошел к концу, а старушка "РозалиNo, слегка похрустывая парусами, уже заходила в большой знакомый порт с десятками мелкий лодок у берега и парой тяжело груженных бригов на рейде. Хуан стоял у трапа, в нетерпении сжимая в глубоком кармане свой талисман, который, как показалось Хуану, сегодня даже улыбался. Когда бросили якорь, к Хуану подошел капитан Кадельго:
- Я попросил бы вас, мой мальчик, присутствовать при разгрузке. Также с боцманом срочно нужно осмотреть обшивку. А я спущусь к себе, что-то мне нездоровится в последние дни. - И капитан испытующе посмотрел на старшего помощника.
"Ах, старый краб, - мысленно выругался Хуан, - угораздило его разболеться именно сегодня. И зачем эти проверки посудины в каждом порту?"
Огромным усилием воли он заставил себя утвердительно кивнуть, но глаза его метали молнии. Он даже заскрежетал зубами от сдерживаемой ярости. Добрый сеньор Кадельго слегка опешил от такого шквала чувств в ответ на свое, в общем-то, мягкое напоминание о выполнении долга.
- Что ж, Хуан Толедо, я вижу, вы и сегодня не готовы к выполнению своих прямых обязанностей и хотите только одного - поскорее сойти на берег. Если вы не одумаетесь, молодой человек, боюсь, нам придется расстаться.
Этот выговор тяжело достался сеньору Кадельго - его слегка выцветшие карие глаза часто моргали, а голос срывался от волнения.
Но Хуана уже не трогали мелочи - он был выше этого мира и этих людишек. И этот старый человечек смеет угрожать ему, ему, Хуану Толедо!
И Хуан ощутил острый, щекочущий озноб по всему телу, который душил и сотрясал его в приступе безудержного хохота.
Растерянный сеньор Кадельго испытал серьезные угрызения совести по поводу того, что, видя перемены в поведении помощника, вовремя не заподозрил в нем болезнь, а теперь, наверное, ему уже не сможет помочь никакая медицина. Хуан смеялся до колик, мысленно приговаривая:
"Ах, если бы ты знал, старый краб, как ты прав. Да, да - это действительно все в последний раз: и твоя служба, и твоя "Розали", и это плавание. Меня ждет другая жизнь, и я представляю ваше удивление, жалкие людишки, когда вы узнаете, что я могу купить целый флот таких вот "Розали" или в несколько раз лучше".
"Бедный, бедный мальчик! - думал, глядя на него, сеньор Кадельго. - Какое горе матери потерять такого когда-то доброго и веселого сына".
Тем временем с "Розали" был спущен трап, и Хуан, отсмеявшись, быстро обошел стоявшего в расстроенных чувствах капитана. Преувеличенно весело напевая, он спустился в город. Ноги сами несли Хуана к портовому погребку, а мысли витали далеко отсюда. Он быстро и легко преодолел десять ступеней, ведущих вниз, и вошел в полутемный зал.
В зале за сдвинутыми столами сидели матросы, которые уже изрядно набрались и, стуча кружками, громко и нестройно пели. Между ними с удивительным для его комплекции проворством сновал толстый хозяин погребка, который в этой суете не забывал перекинуться парой слов с завсегдатаями.
Он сразу заметил Хуана и указал ему зажатой в руке кружкой на свободный столик, за которым в прошлую встречу сидел Птицелов. Хуан целый месяц ждал этого дня: строил планы на будущее, видел себя владыкой мира, но никогда за это время ему не приходила в голову мысль, что Птицелов не сможет принести ему яйца птицы Рух. И только сейчас эта страшная мысль словно пронзила Хуана, и он замер от боли, как от укола шпаги.
Неужели снова поиски, ожидание и такая почти зримая цель уплывет в неясную даль?
Хуан передернул плечами от внутреннего озноба и попытался успокоиться. Не успел он опуститься на свободный стул, на котором сидел в прошлый раз, как к нему подошел хозяин погребка. Вечел угрожающе навис над Хуаном и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
- Я не знаю, о чем вы говорили с Птицеловом и что хотели от него, но знайте, это убило его. Сегодня ко мне пришли его соседи и принесли для вас большой и тяжелый ящик. Птицелов велел вам передать, что, хоть птица и мертва, но все равно ей это не понравилось. Берегитесь ее! Завтра мы хороним Птицелова на собранные со всего квартала гроши. - И толстый Вечел смахнул со щеки одинокую слезинку.
Нельзя сказать, что Хуан не опечалился смерти старого негра, но у него уже кружилась голова от планов, желаний, фантазий. Хуан опустил руку в глубокий карман своего форменного сюртука и достал сверкающий бриллиантик.
- Похороните его по всем правилам, - сказал он.
Остальные камушки, которыми он должен был расплатиться с Нечелом за труд, остались лежать в его глубоком кармане.
- Груз пусть отнесут на "Розали", но предупредите носильщиков, что его нужно переносить так, словно они несут больную мать, для которой каждый неосторожный шаг смертелен. - И он положил на столик перед Вечелом еще один сверкающий камушек.
- Благодарю вас, сеньор, - сказал Вечел.
Через мгновение хозяин погребка исчез в толпе выходивших матросов. Хуан тоже не стал задерживаться - он хотел поскорее за закрытой дверью каюты рассмотреть удивительные яйца загадочной птицы. Он почти забыл о последних словах негра, предупреждавшего об опасности, которая может исходить от мертвой птицы.
- Бред, конечно, бред больного человека, - и Хуан отогнал от себя эту мысль.
Поздно вечером с величайшими предосторожностями на корабль доставили большой ящик. Он еле-еле вошел в дверь каюты старшего помощника. Хуан плотно закрыл дверь. В большом ящике лежали два овальных шара.
Действительно, яйца были чрезвычайно большими, но, кроме этого, ничего особенного в них Хуан не заметил.
"Не все ли равно, какие они, эти яйца, - думал он, разглядывая их со всех сторон. - Скорей бы отдать их старику в Лиссабоне и распрощаться с "Розали" и теперешней жизнью".
От полноты чувств Хуан подпрыгнул, но момент был выбран явно неудачно - "Розали" как раз совершала разворот, ложась на обратный курс. От толчка Хуан потерял равновесие и, падая, звучно шлепнулся на одно из яиц.
Прочная скорлупа выдержала сильный удар, но внутри яйца что-то
