Я медленно поднялся, видя, что, когда я двигался, вихрь надо мной продолжал расходиться. Вступая на участок, где так недано стоял Бранд, я вновь использовал Грейсвандир в качестве проводника. Перекрученные остатки меча Бранда лежали неподалеку от противоположного края темного участка.
Я мысленно пожелал, чтобы существовал какой-нибудь легкий выход из Лабиринта. Сейчас казалось бессмысленным завершать его. Но коль скоро ты ступил на него, пути назад не было.
Я крайне косо смотрел на попытку испробовать выход по темному участку, так что я направился к Великой Кривой. В какое место, гадал я, перенесся Бранд?
Если бы я знал, то мог бы скомандовать Лабиринту отправить меня следом за ним, коль скоро доберусь до центра. Наверное, Фиона об этом догадывалась. И все же он, вероятно, отправился туда, где у него имелись союзники. Было бы бессмысленным делом преследовать его в одиночку. Я утешил себя, что, по крайней мере, я помешал настройке его на Камень.
Затем я вступил на Великую Кривую. Вокруг меня взметнулись искры.
После полудня склоняющееся к западу солнце сияет прямо на скалы слева от меня, храня длинные тени для тех, кто справа. Оно просачивается сквозь листву вокруг моей гробницы, оно до некоторой степени противодействует холодным ветрам Колвира.
Я отпустил руку Рэндома и повернулся рассмотреть человека, сидевшего на скамейке рядом с мавзолеем.
У него было лицо юноши с пробитой Карты, надо ртом пролегали складки, общая усталость в выражениях глаз и в положении челюстей, не отраженные на Карте.
Поэтому я узнал его раньше, чем Рэндом представил:
— Это мой сын Мартин.
Мартин приподнялся, когда я приблизился к нему, крепко пожал мне руку и произнес:
— Дядя Корвин.
Выражение его лица лишь слегка изменилось, когда он промолвил это, окинув меня выразительным взглядом.
Он был на несколько дюймов выше Рэндома, но такого же легкого телосложения. Подбородок и скулы у него общего для них раскроя, да и волосы были похожи.
Я улыбнулся:
— Ты долго отсутствовал, так же, как и я.
Мартин кивнул.
— Но я никогда по-настоящему и не бывал в Амбере, — уточнил он. — Я вырос в Рембе, и в других местах.
— Тогда позволь мне поздравить тебя, мой племянник, с приездом. Ты явился в интересное время. Рэндом, должно быть, рассказал тебе об этом.
— Да. Вот поэтому я попросил встретиться с тобой скорее тут, чем там.
Я взглянул на Рэндома.
— Последний дядя, с кем он встречался, был Бранд, — пояснил он.
— И встретились они при очень скверных обстоятельствах. Можешь ли ты его винить?
— Едва ли. Я сам недавно столкнулся с ним. Не могу сказать, чтобы это была самая приятная встреча.
— Столкнулся с ним? — переспросил Рэндом. — Что-то я не понимаю тебя.
— Он покинул Амбер и при нем Камень Правосудия. Если бы я раньше знал то, что знаю теперь, он бы до сих пор сидел в башне. Бранд очень опасен.
Рэндом кивнул:
— Знаю. Мартин подтвердил все наши подозрения насчет покушения на убийство — и это сделал Бранд. Но что там насчет Камня?
— Он успел вперед меня к месту, где я оставил его на Отражении Земля. Он должен был пройти с ним Лабиринт и спроецировать себя через него, чтобы настроить его для своих целей. Я только что помешал ему сделать это на первозданном Лабиринте в настоящем Амбере. Однако, он сбежал. Я был сразу за горой с Жераром, отправлял отряд стражи в то место через Фиону, чтобы не дать ему вернуться и попробовать снова. Наш собственный Лабиринт и тот, что в Рембе, тоже тщательно охраняется.
— Зачем ему хочется так сильно настроить Камень? Чтобы он мог устроить несколько гроз? Черт возьми! Он может прогуляться по Отражениям и устроить какую захочет погоду.
— Личность, настроенная на Камень, может использовать его для стирания Лабиринта.
— О?! И что тогда произойдет?
— Миру, который мы знаем, придет конец.
— О! — воскликнул Рэндом. Но затем спросил:
— Откуда ты знаешь, Корвин, черт возьми?!
— Это длинная история, а у меня нет времени, но я узнал это от Дворкина, и я верю многому из того, что он рассказал.
— Он все еще тут?
— Давай о нем позже.
— Ладно. Но Бранд, должно быть, сошел с ума, чтобы делать нечто подобное.
Я кивнул:
— Я считаю, что он думает, что сможет потом создать новый Лабиринт и перестроить вселенную с собой в качестве главного управляющего.
— А это можно сделать?
— Теоретически, да. Но даже у Дворкина есть определенные сомнения, что этот подвиг можно эффективно повторить сейчас. Комбинация факторов была уникальной. Я считаю, что Бранд в какой-то степени сошел с ума. Оглядываясь на прошедшие годы, вспоминая перемены его характера, его перепады настроений, кажется, что тут было что-то от шизоидной картины заболевания. Я не знаю, толкнула ли его за грань заключенная с врагами сделка или нет. Это, по большому счету, не имеет значения. Я желал бы, чтобы он оставался в башне и желал бы, чтобы Жерар оказался худшим лекарем.
— Ты знаешь, кто ударил его?
— Фиона. Ты можешь узнать подробности у нее.
Рэндом прислонился к моему мавзолею и покачал головой.
— Бранд, — произнес он. — Любой из нас мог убить его в былые времена. Но как только он достаточно взбесит тебя, он меняется. Через некоторое время ты уже думаешь, что он, в конце концов, не такой уж плохой парень. Очень жаль, что он не толкнул одного из нас немного посильней в неподходящее время.
— Я так вас понял, что он теперь вполне законная дичь? — спросил Мартин.
Я посмотрел на него.
Мускулы его челюстей сжались, а глаза сузились.
На мгновение все наши лица промелькнули по его лицу, словно тасуя семейные Карты.
Весь наш эгоизм, ненависть, зависть, гордость и злоупотребления, казалось, пролетели в этот миг — а ведь даже ноги его еще не было в Амбере.
Внутри у меня что-то оборвалось, и я схватил его за плечи:
— У тебя есть веские причины ненавидеть его. И ответ на твой вопрос будет: «Да». Охотничий сезон открыт. Я не вижу никакого иного способа иметь с ним дело, кроме как уничтожить его. Я сам ненавидел его все время, покуда он оставался абстракцией. Но теперь — другое дело. Да, он должен быть убит. Но не давай этой ненависти быть твоим крещением по вступлению в наше общество. Ее и так было слишком много среди нас. Я смотрю на твое лицо и не знаю… Мне очень жаль, Мартин. Прямо сейчас происходит слишком многое. Ты молод. Я видел всякого больше тебя. Кое-какие вещи беспокоят меня по-иному, чем тебя. Вот и все, что я хотел сказать.
Я отпустил его и отступил.
