Петроний Аматуни - Парадокс Глебова

Сколько раз вспоминали мы добрым словом Оу!..

Сегодня мое дежурство. Однообразие приелось, с удовольствием занялся бы чем-нибудь, но приказ командира — дорога нашей воли. По-иному нельзя.

Включаю окна-телевизоры на окружающий фон и всматриваюсь в звезды: где-то по курсу Земля. Кто-то сейчас родился, кто-то окончил свой жизненный путь.

Где-то на набережной Москвы объясняются в любви, а рядом — последнее объяснение. Мне хочется крикнуть им: «Милые, не ссорьтесь! Что бы ни произошло между вами — причина раздора внутри вас самих!»

Но я не вижу их, они — меня…

Где-то и на бульваре Тиунэлы двое — издали им казалось, что у них одна путеводная звезда, а подошли ближе и увидели, что она двойная — таких много во Вселенной. И они с грустью и облегчением разошлись: каждый потянулся к своему светилу…

Что это я все про любовь и про любовь?.. Будто нет иной темы для размышлений.

Я примечаю вдали и слева зеленое пятнышко туманности и понимаю, мы подлетаем к месту, где космос взял в плен Юль и Евгения Николаевича… Их забросила сюда не только жажда знания, но и светлая любовь Любовь, ставшая легендарной для Гаянцев.

Мы пройдем мимо опасного места на достаточном удалении. Они предупредили нас, но мы бессильны пока помочь им.

За бортом звездолета нечто белесое… Поворачиваюсь на вращающемся кресле и откидываюсь на спинку, как от удара.

Рядом со звездолетом летит он — «Зовущий к Ядру»! Все так, как рассказывала Эла: светящееся, объемное изображение человекоподобного существа, большеголового, пучеглазого, с безгубым широким ртом.

Зажмуриваюсь, чтобы избавиться от наваждения, но… видение рядом. Я встаю и слежу за ним. «Зовущий» ощупал обшивку корабля, уверенно приблизился, и я увидел темную прозрачную четырехпалую руку, торчащую из стены и шевелящую пальцами. Она становится все длиннее и тянется ко мне.

Вскрикиваю, хочу бежать, да некуда…

Из стены появляется дымчатое плечо, и без всякого видимого усилия «Зовущий» проходит сквозь обшивку и останавливается в метре от меня.

Его лицо искажается ужасным намеком на улыбку, рука поднимается, и пальцы касаются моего лба в ту самую секунду, когда я начинаю терять сознание от непреодолимого ужаса.

Страх исчезает… Я не сторонюсь таинственного джина, стоящего передо мной. Даже набираюсь «нахальства» сесть в его присутствии. А может, сажусь не потому, что стал смелее, а из-за слабости в ногах?

«Зовущий» положил руку мне на голову, и я вижу зеленую планету, город с прямыми улицами, параболические дома. Изумруднокожие люди… Такие же, как «Зовущий», только совсем не прозрачные — предметные, созданные из живого вещества. Они ходят прямо и легко, как пантеры. Туловище короткое, руки — тоже, а ноги длиннющие.

Большелобые крупные головы, широкие безбровые лица. Тонкие носы с широкими ноздрями. Глаза умные, большие и темные, точно светофильтровые очки.

Они говорят о чем-то друг с другом, но я не слышу их голосов и не знаю, как звучит их речь. Одеваются они в одноцветную, тусклых, темных тонов одежду, напоминающую халаты.

Город благоустроен. Бульвары и скверы. Много прозрачных каплевидных бесколесных автомобилей. Летательные аппараты.

Все это промелькнуло сравнительно быстро, и я не успеваю разглядеть подробности.

Космодром. Космос… Звездолет, похожий на гриб-мухомор с пятнистой шляпкой, летит в черном пространстве. Позади него длинный, как у кометы, фиолетовый прозрачный хвост.

В глубине Вселенной — зеленоватое облачко. Оно приближается, и я вижу, что это основание космического смерча, конус которого уходит раструбом в туманность… Ориона!

Еще один звездолет. Он ходит по замкнутой кривой вокруг облачка. Очертания его мучительно знакомы. Внутренность звездолета… Биотроны и… тела Евгения Николаевича и Юль!

Силюсь вскочить с кресла, но «Зовущий» тотчас прислонил свободную ладонь к моей груди, и тревожное волнение улеглось. Покорно наблюдаю детали «гипнотического сеанса».

Незнакомый звездолет приблизился к космолету «Ри» — я вижу надпись на борту. Несколько белесых «зовущих» окружают найденный изумруднокожими корабль. Ощупав борта, беспрепятственно проникают внутрь, и дальнейшее я вижу как бы их глазами.

Будто сам брожу по кабине управления, изучаю приборы и пульты, не прикасаясь, однако, к тумблерам, рычагам и кнопкам… Подхожу к биотронам, наклоняюсь и всматриваюсь в лица почему-то незнакомых мне Глебовых.

Предполагаю, что с ними все в порядке, Но догадываюсь об их положении пленных, попавших в сильное гравитационное поле туманности, вырваться из которого их звездолет не может.

У меня появляется намерение спасти их: перенести вместе с биотронами на звездолет-«мухомор» и увезти на зеленую планету. Но не тороплюсь и изучаю принцип действия биотрона, его конструкцию. Все это пока не поддается моим умственным усилиям. Огорчаюсь, но спокойствие не покидает меня.

Опять космос… Вдали показывается точка. Она вырастает, и я вижу… наш звездолет «Роот», Шелеста, Боба… себя!

Мне хочется сообщить экипажу «Роота» о находке, узнать, кто они, откуда и куда летят, посоветоваться. Испытываю радость неожиданной встречи с людьми, несомненно, собратьями тех, кто лежит в биотронах. Очевидно, звездолет «Роот» летит на выручку «Ри»?..

«Зовущий» снял руку с моего лба и отошел. Я стал многое понимать, хотел продолжить телепатическую беседу с изумруднокожими космонавтами с зеленой планеты, но тут полностью воспринимаю реальную обстановку и значение встречи, осознаю, что надо разбудить товарищей, доложить командиру и тогда уже решать, что делать.

Но как быть с «джином»? Его вид может вызвать нервное потрясение… Стоит ли им переживать перенесенное мной испытание? Если бы уговорить его покинуть на время звездолет…

«Зовущий к Ядру» понял меня. Приветливо махнув рукой, он тем же путем, то есть сквозь обшивку, выбрался наружу.

Шелест открыл глаза, приподнялся и испытующе посмотрел на меня. Мне удалось к тому времени свыкнуться с тем, что парило за бортом, и Шелест мог по моему лицу узнать о моих переживаниях не больше, чем по обложке брошюры — о ее содержании.

Не проронив ни звука, он глянул на часы и прошел в кабину управления.

Хоутон блаженствовал в глубоком и безупречном сне. Наблюдая за ним, я давно пришел к заключению, что самый крепкий народ — это языковеды и, пожалуй, критики. Все они законченные оптимисты!

Я повозился минут с десяток, пока Боб причмокнул и принялся «хватать действительность» широко открытым ртом, точно рыба, вытащенная из воды. Его взгляд постепенно стал осмысленным. Боб глянул на часы и помрачнел.