Царь. Какой остров?!
Пастух. Да любой практически. Жить везде можно. Лучше подальше от столицы, уж больно здесь шумно.
Царь. Неправильно ты мыслишь, Василий, негосударственно. Подумай сам…
Царевна. Да ты просто спятил! Что ты мелешь?! Какой еще остров?!
Пастух. Погоди, Алина, дай поговорить мужикам.
Царь. Я уже немолод. Царство в упадке. Кто-то должен им заниматься. Я, помню, читал о великом богатыре. Давно это было. Он совершил подвиг, очистил донельзя запущенные конюшни.
Пастух. Ну, это дело нехитрое.
Царь. Там было непросто, масштабы там были ого-го!
Пастух. Я вам так скажу, ваше величество. Можно любой храм отмыть от дерьма, но ежели сам храм из дерьма сделан и людишкам по душе в дерьме жить, то никакой богатырь им не поможет.
Царь. Вон ты как! А ты спой остров из чего будешь делать?
Пастух. Остров — это другое. Там и живешь иначе, и мыслишь иначе. Если бы наше царство было островом, то все было бы не так, ваше величество. А сейчас — не обессудьте. Сил во мне много, но в это дерьмо я не полезу. Хотите — дайте остров. Останется царевна со мной — счастлив буду и ее счастливой сделаю. А нет — значит, нет.
Царевна. О чем ты говоришь? Какой еще остров? Зачем он нужен? Я хочу жить здесь, в этом мире!
Пастух. Это базарный мир. Здесь нельзя любить.
Царевна. Нет! Ни на какой остров я не поеду! Там пусто! Там никого нет! Там нет балов, а я ни разу не была на балу. И вообще, мне не нужны трудности. И здесь мой дом!
Пастух. Это твое последнее слово?
Царевна. Да, последнее!
Царь. Ты подумай, Алина.
Царевна. Я уже подумала!
Пастух. Ну ладно, тогда желаю здравствовать.
Царь. Ты что же, вот так просто возьмешь и уйдешь?!
Пастух. Ну да, а чего там. Я люблю, чтобы было по-моему.
Царь. Подожди, пастух! Дам я тебе все, что просил. Только царевна уж сама решает, не обижайся.
Пастух. Так и нужно, ваше величество. Каждый должен сам решать, свободно.
Царь. Завтра же приходи, будет готов мой указ. Возможно, ты и прав. А там с острова можно будет и мосты наладить, а?
Пастух. Поживем — увидим.
Уходит, в дверях сталкивается с принцем Говардом.
Принц Говард. Прошу прощения, ваше величество, и вы, ваше высочество. Я невольно подслушал разговор. Царевна, мне кажется, у меня появляется шанс?…
Царевна (растерянно). Кажется, появляется.
Принц Говард. Я пока не уезжаю?
Царевна. Как хотите принц…
Принц Говард. Завтра… хотелось бы… если вы меня примете, ваше высочество…
Царевна. Поживем — увидим, принц. Утро вечера мудренее.
Царь. Ну вы поговорите, а я пойду. (Уходит.)
Принц Говард. Вы верите в то, что говорил про меня этот колдун?
Царевна. Не знаю.
Принц Говард. А если я действительно начну превращаться то в карлика, то в принца? Это имеет значение? Ведь я буду любить вас, что бы ни произошло.
Царевна. Что вы, принц! Уж сразу и про любовь… Давно ли вы смеялись надо мной? Я тогда была… ну как уродливый карлик. Теперь я другая — и вдруг вы меня страстно полюбили. А если я завтра стану прежней? Правда же любопытно? Даже могут быть самые разные сочетания вас и меня — два урода, урод и царевна, принц и уродина. И вы обещаете мне сохранить свою любовь во всех сочетаниях?
Принц Говард. Нет, царевна. Я не смогу заставить себя любить уродину.
Царевна. Слава Богу, вы умеете быть искренним. Я тоже не смогла бы любить урода. Хотя… когда я была прежней, мне казалось, что я способна полюбить самого мерзкого и отвратительного человека… Но теперь мне так не кажется. Я любила пастуха… Или мне кажется, что я любила? Мне почему-то верилось, что он подслеповатый, глухой, хромой… Но ведь это все не так. Он вполне нормальный человек. Просто мне, наверно, хотелось, чтобы он был чем-то похож на меня. Но теперь я не знаю, люблю ли я его.
Принц Говард. Потому что он простой пастух?
Царевна. Может быть. Не будем терзать друг друга, принц. Пусть будет, как будет. Как жизнь подскажет.
Принц Говард. Мудро. И неопределенно. Мудрость всегда неопределенна, поэтому она и считается мудростью. Вот почему так легко спутать с глубокой мудростью неопределенность и нерешительность, боязнь действовать. Так и удается ни на что не способным прикинуться мудрецами.
Царевна. Что делать, принц. Каждый живет, как Умеет.
Принц Говард. Я остаюсь, царевна. Я буду ждать.
Царевна. Я ничего не обещаю, принц. Я не знаю, с какими мыслями я проснусь завтра утром. И какой я проснусь… Вдруг это все сказка, все временно?…
Принц Говард. Мы оба будем ждать — и я, и пастух. Перед любовью все равны.
Царевна. И перед временем тоже. Спокойной ночи вам, принц.
Принц Говард. Спокойной ночи, царевна.
* * *
Костер догорал, и красноватые угли вспыхивали последними язычками пламени. Странная сказка, подумал Сергей, по стилю странная, неровная какая-то, будто автор мечется между разными состояниями души. Сам-то Илья склонен к мягкой иронии, здесь более жестко все, даже какие-то трагические ноты… А насчет острова этот его пастух прав. Эх, если бы это зеркало могло исполнять желания… И впрямь — уехать с Алиной на остров, где никого, кроме них… Фантазия. Но Бог с ним, не в этом дело. Сергей задумчиво смотрел на огонь и испытывал странное ощущение — словно какая-то новая, неведомая ему информация неизвестным образом внедрялась в его сознание и тут же анализировалась. Это пришедшее словно извне не было творческим озарением или плодом фантазии, это было именно рациональное знание, и что-то подсказывало Сергею: в жизни все будет иначе, чем в сказке.
«Олимпийские игры ведьм» — вдруг вспомнились ему слова Эдика. Да, в жизни эти игры закончатся иначе, четко осознал он. Цена за участие в них должна быть высокой, и скорее всего, это будет жизнь. Все, кто соприкоснулся с зеркалом, понял он, будут уничтожены. Он вспомнил гонявшегося за ним светящегося призрака с мертвенно-белым лицом и вздрогнул. Ему захотелось убежать, забиться в какую-нибудь нору, уснуть и пережить этот кошмар. Но если все дело именно в этом проклятом зеркале, то призрак сейчас должен охотиться за ним, за Сергеем. А может выть, следовало уничтожить это, зеркало или утопить его в озере. Как бы то ни было, главное для него сейчас — узнать, жива ли Алина, живы ли его друзья. Наверно, нужно было найти их, предупредить, увезти из города, и сделать это надо сию секунду, сейчас… Но он не двигался.
