Зачем он вообще с ними разговаривал? Для чего? Извечное стремление все понять, во всем разобраться? Или просто хотел отомстить Антону? Или это действительно страх?
На улице, казалось, стало еще жарче, если такое вообще было возможно. Сколько это — пятьдесят, шестьдесят по Цельсию? На термометр последнее время предпочитали не смотреть, чтобы не сойти с ума. Но пекло уже не как в Сахаре, пекло как в Долине Смерти, а может быть, и того хлеще — как в финской бане.
«Кстати, о финской бане, — подумал Виктор. — Хорошо бы сейчас еще рюмочку финской ментоловой, а вечером к Селене на дачу и искупаться».
Возле мэрии он поначалу растерялся. Вход охраняли, как это теперь уже было принято повсюду, полицейские совместно с ветеранами. Юнцы из СВПВ очень любили для краткости называть себя ветеранами, и конечно, особенно любили это те, которые и пороха-то не нюхали. У входа в мэрию стояли, похоже, именно такие. И Виктор понял: эти ни за что не пропустят.
Было уже без двух пять, и он бы, пожалуй, опять наделал глупостей, но тут подъехал роскошный ультрасовременный японский джип, кажется «тойота-раннер», и в сопровождении двух телохранителей вышел Абэ Бон-Хафиис. Виктор даже не сразу узнал его: шикарный светский костюм, белая рубашка с галстуком, заколка, очевидно, с бриллиантом. Только косматая борода и напоминала о бедуинском происхождении.
— Здравствуйте, господин Банев. Вы меня ждете? Пойдемте наверх.
Они поднялись в пустующий кабинет самого мэра, и Хафиис, отпустив охрану, уверенно занял кресло градоначальника.
— Теперь вы будете у нас мэром? — осторожно поинтересовался Виктор.
— Да ну что вы! Просто кресло удобное. Я не занимаюсь политикой в таких конкретных формах. И потом, неужели вы не понимаете, что уровень мэра — это для меня слишком мелко?
— А я, господин Хафиис, вообще ничего не понимаю.
— Не прибедняйтесь. Чего тут понимать? Мэром будет, возможно, Селена.
— Селена? — переспросил Виктор. — А Фарим?
— Фарим! — улыбнулся Хафиис. — Фарим будет президентом.
— Правда? — Виктор тоже вежливо улыбнулся.
— Шучу. Хотя в каждой шутке… ну, вы понимаете. Собственно, я же не для этого вас сюда пригласил. А для того, чтобы поговорить о вашем выступлении на ТВ.
— Это с такой-то рожей?
— Неважно, — махнул рукой Хафиис. — В телецентре хорошие гримеры. Ну а потом, в конце концов, так и объясните зрителям, что пострадали в борьбе с реакционными силами.
— А орден Доблести мне за это не дадут?
— Это смотря по тому, как вы выступите в эфире, — ядовито ответил Хафиис.
— Простите, а то, что я буду выступать, решено уже окончательно?
— У вас есть возражения?
— У меня ясности нет.
— А ясность мы сейчас внесем, — уверенно пообещал бедуинский идеолог. — Вам хочется знать, разумеется, чтоименно вы должны говорить. — Хафиис встал и заходил по кабинету. — А ничего не должны. Говорите все, что вам заблагорассудится, все, что вы на самом деле думаете, все, что сумели понять, и о том, чего понять не сумели, — тоже говорите. Главное, держитесь в рамках выбранной темы. Ну и регламент, конечно, не больше пятнадцати минут. А тема — наше будущее. Национальные проблемы. Религиозные проблемы. Военное противостояние. Власть и свобода. Роль спецслужб во всем этом. Вот примерно так.
— А почему именно я?
— Результат социологического опроса.
— Не может быть!
— Правда, правда, — заверил Хафиис. — Конечно, это был не единственный критерий. Опрос дал много фамилий, но у нас еще были эксперты.
— У вас?
— Послушайте, Банев, мне бы не хотелось сейчас открытым текстом называть, кто такие мы. Это преждевременно. Вы окажетесь не готовы. — Он помолчал. — Вы Голему верите?
— Да.
— А Селене?
— Знаете, почему-то тоже.
— Вот и прекрасно. Они оба с нами. Может быть, этого будет пока достаточно?
— Пока достаточно, — повторил Виктор, как эхо. — И все-таки не понимаю, почему именно я?
— А помните, — сказал Хафиис, — когда у нас поменялся президент, новогоднее поздравление народу делала рок-звезда?
— Но я же не рок-звезда, — улыбнулся Виктор, — и вроде не Новый год сейчас.
— Вы почти рок-звезда, Банев. А Новый год настанет так скоро, как вы и представить себе не можете.
— Сегодня, что ли?
— Ну нет, это уж слишком. Ваше выступление планируется в завтрашнем вечернем эфире, перед информационной программой.
— Значит, завтра… Да, господин Хафиис, вот еще что! Почему это всякая сволочь из охранки считает своим долгом пожелать мне успеха в этом выступлении?
— А вот на это вы не обращайте внимания. Когда в прежние годы ваши хорошие, честные книги хвалил какой-нибудь мерзавец из придворных критиков, вы придавали этому значение?
— Придавал, — ответил Виктор коротко.
— А зря, батенька, зря. Здоровье свое надо щадить. Я вот научился в свое время не замечать ни собачьего лая, ни льстивого мурлыканья.
— У вас книги другие, — заметил Виктор.
— Да, у меня книги другие, — согласился Хафиис и снова помолчал. — А что это вы совсем не спрашиваете об оплате?
— Да просто у меня сейчас с деньгами все в порядке. И потом, после переворота, как я понимаю, мне будет предложен пост… ну, скажем, министра культуры в новом правительстве. Или я не прав?
— Вряд ли, — серьезно сказал Хафиис. — А вы хотите?
— Нет.
— Ну вот и славно. Мы просто намерены дать вам возможность писать. И издаваться. А главное — будет кому вас читать.
— Откуда же они возьмутся, эти читатели? Из космоса, что ли?
— Да нет. Они есть тут, их много. И вы это прекрасно знаете. Просто сегодня им решительно некогда читать. И незачем. А будет так, что у людей снова появятся и время, и желание читать ваши книги.
— Да вы, я смотрю, оптимист! Прямо как мой зять.
— Ну нет. Ваш зять оптимист абстрактный. А я — конкретный оптимист. Хотите выпить за конкретный оптимизм? Есть замечательный коньяк «Давидофф».
— А вы тоже будете?
— Конечно!
— Так вы же мусульманин.
— Ну уж не до такой степени, — сказал Хафиис.
Виктор уходил из мэрии, и его не покидало ощущение, что все это уже было, было однажды. Как-то немножко по-другому, но было. Впрочем, больше всего ему хотелось сейчас видеть Селену.
Он позвонил ей на дачу прямо от Тэдди:
— Селена, больше всего на свете я хочу сейчас искупаться. Ты слышишь?
— Приезжай, я встречу тебя на КПП. Во сколько ты будешь?
— Сейчас половина девятого. Я приеду в половине… нет, давай к десяти, чтобы тебе не пришлось ждать.
