- Вы же сами говорили, чтобы я попробовал, если у меня есть честолюбие. Так вот оно как раз есть, и немалое! Достаточно меня там на Оксо унижали, три раза заваливали, когда я экзамен держал на право вождения их устарелых тарелок типа вашего "дион-бутон"! Наливайте, Глод!
Не без боязни Глод налил гостю вина, сдерживая прыть руки.
- Чокнемся! - громко возгласил Диковина. Он чокнулся с Глодом, проглотил половину налитого хозяином стакана.
- Ну как? - беспокойно спросил житель провинции Бур-бонне.
Житель Оксо жестом показал, что нужно, мол, подождать результатов опасного эксперимента. Вид у него был неважный, сначала он побледнел, потом покраснел, и только после этого лицо его приняло нормальный для него оттенок. А через минуту он, существо явно ученое и скрупулезное, провел вдоль всего тела каким-то локатором, который судорожно, словно икая, выбрасывал зеленые огоньки. Потом выключил свой аппарат Морзе и ликующе объявил:
- Все в порядке, красного света не было. Значит, это не опасно.
А Глод тем временем думал, что бригадир Куссине не изобрел пороха, запугивая все слои трудолюбивого населения кантона. Потом с живым интересом спросил:
- Да это всякий знает, что не опасно, скажи лучше, как, по-твоему, на вкус, а?
- По-моему, прекрасно сочетается с капустным супом...
- Еще бы тебе не сочеталось. Раздавим еще по стаканчику?
- Раздавим.
Диковина выпил еще полстакана вина, что довело его недолгий опыт до целого стакана. Он размышлял, положив руку на то место, что заменяло живот жителям Оксо, скромного астероида, забытого где-то в правом углу некой затерянной галактики. Он убеждал себя, что Пять Голов в Комитете излишняя роскошь. Что все Пять Голов должны стушеваться перед тем, кто изобрел не только капустный суп, но и радость жизни. Короче, что его собственная голова в самом ближайшем будущем вполне может осуществлять власть, что было нелепо с его стороны и дальше расточать ум впустую.
- Глод, - промямлил он, - у нас в правительстве только одни придурки. Я их всех заменю одним собою, прогоню их всех, как дам им пинка под зад! Ты меня понимаешь, Глод? Что ты об этом думаешь?
- Думаю, что ты от одного стакана окосел и что тебе не мешало бы, пока еще не поздно, лететь восвояси.
- Никто меня не любит! - заголосил Диковина и зарыдал, уронив голову на скрещенные на клеенке стола руки.
- Да нет же, я тебя люблю, - сердито проворчал Глод, не без труда волоча своего гостя к хлеву.
- Меня целовать надо! - жалобно стонал Диковина, примащиваясь бочком на сиденье своей тарелки.
- Не забудь взять суп, - буркнул Глод, ставя бидон рядом с сыном Оксо.
И тут же бидон с сухим стуком словно бы прилип к одной из перегородок.
- Целуй меня! - умолял Диковина.
Еле сдерживая ярость, Глод поцеловал его и сам захлопнул со всего размаху дверцу космического корабля.
На прощанье Диковина одарил его добродушной пьяной улыбкой и потянул рукоятку, по всей вероятности, заднего хода.
Пренебрегши широко раскрытыми дверьми хлева, астронавт двинулся в обратном направлении, что сопровождалось диким грохотом рухнувших досок. К счастью, доски оказались трухлявыми.
Диковина, взмыв в небо, проверил правильность взятого курса, направляясь по обыкновению в сторону Мулена. Тем не менее он несколько часов бороздил космос, принял за Оксо другую планету и уверенно приземлился на Йолдии, где жили моллюски, которые и продержали его в качестве заложника целых две недели.
За его освобождение пришлось дать солидный выкуп - редчайшую минеральную соль, что не вызвало улыбки у Пяти Голов, хотя пять изыскательских Голов главного комитета планеты Оксо и пытались с переменным успехом выдавить улыбку.
Глава двенадцатая
Под жарким августовским солнцем, здорово припекавшим каскетки, бок о бок семенили, возвращаясь с кладбища, Глод с Бомбастым. На кладбище Ратинье бросил ходить с тех самых пор, как его покойная супружница превратилась в официантку в каком-то из ресторанов на Больших Бульварах, о чем сообщила ему открыткой с изображением Эйфелевой башни. И герани он ей больше не носил.
В этот самый час поселок Гурдифло хоронил своего старейшину, бывшего пуалю 14-го года, Блэза Рубьо. Не помнившие зла Шопенгауэры тоже непременно пожелали присутствовать на церемонии и даже возложили венок в знак франкогерманского примирения, судя по надписи на ленте. А ВанШлембруки, те, как и обычно, представляли маленькую, но доблестную бельгийскую армию и короля-рыцаря.
Вырядившиеся в вельветовые, не совсем еще поношенные костюмы, Глод и Бомбастый со вздохом печали прошли мимо запертых дверей бистро, вспоминая, какие веселые раньше получались похороны. В прежние времена умели воздать дань уважения усопшим.
- Бедняга этот старина Блэз, - разорялся Бомбастый, - подумать только, что скоро придет и наш черед отойти вслед за ним в лучший мир. И никто даже не может кружки выпить за упокой его бессмертной души, это же стыд и срам! Религии теперь уже нету, вот и зарывают нас в землю, словно шакалов каких!..
- Это еще что! А заметил ты, что кюре каждую минуту на часы смотрел. Его на другое отпевание ждут в Вомасе. Раньше удовольствие умели растянуть, провожали в последний путь, не глотая половины слов во время панихиды. Нет больше профессиональной чести!
- Ничего больше нет, дружище!
Ратинье зевнул. Он не выспался. Нынешней ночью Диковина пристал к нему как банный лист, этот Диковина, который вот уже два месяца каждый божий день вызывал его с помощью своего бесовского ящичка. "Нет, значит, нет! - вопил Глод, стоя перед этим дьявольским детекторным приемником. Ни за что не поеду в твою дерьмовую деревню, слышишь, ни за что и никогда!"
И еще кое в чем изменился его Диковина. О, нет-нет, не к худшему! После недоброй памяти первого стаканчика вина он добился серьезных успехов. В результате недолгой тренировки он выпивал теперь пять-шесть стаканов и не заговаривался, как малоопытный в таких делах землянин. Однажды он даже увез с собой на Оксо литр красного, и типы из ихнего комитета постановили, что это не яд. В силу своей редкостной эскалации он даже начал нюхать табак. Как-то ночью, рассматривая табакерку Глода, он попросил разрешения взять понюшку. С тех пор он нюхал табак не хуже путевого обходчика преклонных лет, и все ихние Пять Голов тоже привострились нюхать, словно это была пятерка голов обыкновенных престарелых лесничих.
- О чем ты думаешь? - вдруг спросил Бомбастый. Ратинье пожал плечами. Не мог же он рассказать Шеррасу о том, что Диковина все надоедливее зовет его на Оксо.
- О смерти, дружок. Нам ее не миновать, как свистка жандарма.
- А что тут поделаешь? Каждый день она всех подряд косит - и владельцев замков, и землекопов, и сапожников, и всех прочих.
