Полицейские считали, что толпа угрожает безопасности заключенного, но это было их мнение. Может, как раз они, а не он должны были опасаться толпы?
Чем больше он думал о той женщине, тем больше понимал, что толпа не представляла для него угрозы. Женщина махнула ему, поскольку ничего другого сделать не могла. В давние времена люди швыряли бы в полицейских камни или воздвигали баррикады, чтобы остановить конвой, но современные люди были лишены подобных реакций. Они не могли собираться на баррикадах, поскольку само это понятие было давно забыто.
Уже на территории тюрьмы, когда места серых мундиров полицейских заняли малиновые мундиры охранников, юноша судорожно уцепился за одну мысль, впоследствии служившую ему талисманом в минуты отчаяния. Он поверил, что мечта Файрватера о свободном человечестве, за которую его сослали на Ад, была не напрасной, и эту надежду вселил тот единственный, прощальный жест женщины.
Талисман, спасающий от отчаяния, понадобился Халдану очень скоро, потому что отчаяние это волна за волной накатывалось из сознание, пока не затопило его полностью. В мыслях настала черная ночь. Халдан лежал на нарах дни и недели, забыв о времени, понимая только, что его кормят внутривенно.
В один из последних тяжелых дней перед отлетом с Земли юноша услышал звук, несший предзнаменование и надежду. Словно шепот Сивиллы он проник в сознание и вырвал юношу из летаргии.
Халдан находился в большой камере с высоким потолком и галереей наверху, где патрулировали охранники. Все помещение было поделено на секции с решетками вместо стен и потолка, чтобы охранники на галерее могли постоянно следить за заключенными. Халдан находился один в камере.
По другую сторону четырехметрового коридора была камера побольше, в которой содержались несколько заключенных; как догадался Халдан, пролетариев. Он не обратил бы на них внимания, если бы не пение, которое звучало в огромном помещении, как плач по душе умершего.
Певец аккомпанировал себе на гитаре.
Отчаяние, чуть не убившее Халдана, подействовало на него, как шоковая терапия - теперь он воспринимал это примитивное пение с наивной чувствительностью, как ребенок, разбуженный птичьим щебетанием. Слова песенки несли надежду, с красотой которой ничто не могло сравниться.
Пусть ненастье,
Ветер воет,
Ляжет снег,
Пусть мороз.
Ветер сгонит
Злые тучи,
И погода
Будет лучше.
А в хорошую погоду
Я, ребята - босс.
[Fair-weather - хорошая погода (англ.)]
Не успела песня закончиться, как Халдан вскочил, вглядываясь в соседнюю камеру. Он увидел развалившегося на нарах огромного негра, который прижимал к себе гитару выглядевшую в его огромных лапах детской игрушкой.
- Эй, черный, - позвал Халдан. - Ты знаешь, о чем поешь? Знаешь, кто такой Файрватер?
- Ты, белый, хочешь спросить, что такое хорошая погода?
- Я имею в виду, кто такой Файрватер?
- Посмотрите на этого умника! Он спрашивает у меня, кем был Файрватер.
- Зачем умнику спрашивать у работяги? - донеслось из другого угла камеры.
- Хорошая погода, белый, это когда светит солнышко.
Послышался презрительный, издевательский смех, как будто за перегородкой знали ответ, и ответ этот был настолько очевиден, что вопрос Халдана казался им нелепым.
Заключенные, от хилого бледного карлика до черного гиганта, представляли весьма разномастное сборище. Желтая кожа одних свидетельствовала, что они побывали на Венере, а бледно-синие лица других - о каторжных работах на шахтах Плутона. Если бы Халдан увидел их в кандалах на улицах Сан-Франциско, он решил бы, что перед ним типичные подонки из межпланетных рабочих команд, но в тюрьме они составляли часть его окружения, и ему пришлось воспринимать их как людей.
- Вы можете смело говорить со мной о Файрватере, - закричал он, потому что я преступник, приговоренный к ссылке на Ад!
- Тебе не повезло, парень, - отозвался негр. - А нам вот придется всего лишь нюхнуть синильной кислоты в газовой камере.
Они не поверили ему, но это было в порядке вещей. Почему если у них вообще были какие-нибудь тайны, они должны были делиться ими с человеком, который запросто мог оказаться стукачом, а не ссыльным на Ад?
Той же ночью, когда огни пригашенных ламп наполнили тюрьму синим светом, а Халдан лежал навзничь на нарах, уставив взгляд вверх, в камеру влетел бумажный самолетик. Юноша поднял его, разгладил и придвинулся ближе к свету.
"Мы думаем, он был кем-то вроде И.Христа, А.Линкольна или И.В.Уоббли. Больше ничего не знаем. Мать говорила мне, он был хорошим человеком. Записку съешь".
Итак, контакт был установлен, но Халдан чувствовал себя обманутым.
Он разорвал записку на мелкие кусочки и, наклонившись ближе к ночнику, чтобы видели заключенные из камеры напротив, проглотил их.
Теперь у него не оставалось сомнений, что их песенка не имела ничего общего с именем Файрватера. Иначе, как эти неграмотные люди могли поставить Файрватера в один ряд с И.В.Уоббли, хотя это был даже не человек, а только аббревиатура старинного профессионального союза дегустаторов вин. Он не винил этих невежественных, полуграмотных людей за то, что они даже не могли правильно прочесть этикетку на бутылке.
В итоге мрачных размышлений наступило примирение с этим новым миром, означавшее прощание с миром прежним и всем связанным с ним. У него не было больше ни Хиликс, ни отца, специалисты оказались овцами, а пролетарии бездумным, тупым скотом.
Бог был счетной машиной.
Халдану показалось, что все чувства в нем умерли, но за три дня до отлета переменил мнение. В тот день он услышал нечто, сильно потрясшее его.
- Эй, интеллигент!
Его звал негр, стоявший возле решетки по другую сторону коридора. На грязном ремне болталась гитара.
- У меня новая песенка, нам спел ее парень, которого только что посадили. Хочешь послушать?
В поведении негра слышался откровенный вызов. Его широкая, чуть нахальная ухмылка разбудила в Халдане высокомерие потомственного специалиста.
- Когда говоришь со мной, черномазый, не разовой пасть, как будто собираешься проглотить арбуз!
- Ты не оскорбишь меня, интеллигент. Я черный из Мобиль Бэй. Всякие там "-ологи", или как их там, и так поиздевались над нами. Хочешь ты или нет, а тебе придется выслушать мою песенку.
Негр говорил правду. Во времена Голода, когда мясо чернокожих считалось деликатесом, только черным из Мобиль Бэй удалось избежать истребления, благодаря удаленности своего маленького островка от побережья Алабамы. Впоследствии антропологи не допустили смешения рас, и черные из Мобиль Бэй стали темой бесконечных унизительных монографий, создаваемых представителями общественных наук.
