…А если действительно существует способность мыслью, волей уничтожать людей, но не у меня вовсе, а у Тани? Никто ей не поверил, когда она рассказывала про смерть своего мужа, а это была правда! Это она делает, она всех губит, я не при чем! Она хочет выиграть! Останется одна, как обещал седой!
А если мы оба с ней обладаем такой способностью? Кто кого? В таком случае кончайте ее, кончайте скорей, форзи, пока она до нас не добралась!
Крыша у меня окончательно съехала, вот что. Таньки наверняка уже давно в живых нет. Олег сам застрелился, совесть замучила, с такого похмелья человек на все способен. На один оборот я закрывал замок, когда ходил в магазин, или на два?
Как назло, сегодня и Марина, и Леха отсутствуют, развлекаются, я совсем один, не с кем поговорить. С Лизой? А что я ей скажу? Один, один, как собака… А вдруг все-таки существует какая-то ненормальная, сумасшедшая мафия? Маньяк? Пойти сдаться ментам? И просят посадить их в бронированные камеры… Или не мафия, а ФСБ или Министерство обороны эксперимент проводят? Бред какой! А мысленные убийства, вуду, – не бред?
Зарядил «Макарова», сам не знаю, зачем. Восемь, и один дополнительный в ствол. Подержал в руках и убрал обратно в шкаф. Время шло незаметно. Только что было шесть часов, а стало вдруг девять. Я лежал неподвижно, тоска, охватившая меня, была тупая, вялая. Рядом со мной валялся телефон, я по памяти набрал мобильный Алекса. Веселый голос отозвался сразу, в трубку доносился шум банкета. Я отключился. Не стану сейчас с ним разговаривать, уже ничего говорить не хочется. Завтра, завтра.
Наверное, я рехнулся. Никаких сверхъестественных сил не бывает. Ну убили и убили Олега, мало ли что. Взял пульт и включил телевизор. По сравнению с Маринкиным мой экран казался удивительно маленьким, фигурки на нем – игрушечными. Шел криминальный выпуск. Я сделал погромче и потащился в ванную.
– …заказное убийство бизнесмена Гоги Сихарулидзе произошло час назад в Санкт-Петербурге. Случайными жертвами стали двое прохожих: москвичка Елизавета Переверзева, двадцати восьми лет, и…
Нет, щетку из рук я не выронил; машинально продолжал чистить зубы. Умылся. Тщательно закрыл кран. Все кончено. Больше нет пешек, которыми можно пожертвовать. Белый король и черный; белая королева и… мертва Татьяна или жива?!
Седой сказал, останется только один. Может быть, еще можно прекратить сейчас? Пожалуйста, не Маринку, не Маринку. Что я заладил: не Маринку, не Маринку? Значит, в глубине души уже ее приговорил, сделал выбор? Ну нет. Она друг, она сестра, она моя…
Что ж я сам себе зубы заговариваю? Теперь ясно: эти силы… форзи… неважно, «они», – не позволят мне выпутаться, ускользнуть. Я ведь и других убирать не хотел. Желаю я человеку смерти или не желаю, сержусь на него или не сержусь – не имеет значения! Я обязан, обречен через какие-то промежутки времени, приносить одного в жертву, и промежутки эти становятся все короче. Я только просил: не Марину и не Лешку. А теперь за кого просить? Таня не в счет, разумеется, ее в живых давно нет, выбыла еще раньше своего мужа. Не хочу, чтобы Марина умерла, не хочу. А подсознание уже все решило. Зачем себя обманывать, его я не отдам никогда, значит, Марина. Нет, ни за что. Маринка! Любую другую, но не ее!
Почему Марину? Есть же еще выход – убраться самому, как та чокнутая девица, про которую Марина рассказывала. Ведь выбора нет! Сначала ею пожертвовать, но потом все равно придется им, ведь должен остаться один! И как потом жить? Покинул он свое селенье, где окровавленная тень… Вместе хлеб ели… Для развлечения, для потехи этих… мерзких… форзи…
Хрен вам, суки. Когда узел не развязывается, его можно разрубить. Если драться нет сил, можно убежать. Быть подопытной лягушкой, марионеткой в руках каких-то… не знаю, кто эти твари, но подчиняться им не хочу, лучше сдохнуть стоя, чем жить на коленях.
Если разобраться, на фига мне эта самая жизнь, что в ней хорошего? Разве после всего я смогу жить нормально? Разве не лишусь рассудка окончательно? А если «они» пожелают продолжать надо мной свои эксперименты? Пожизненно? А у меня и так уже от нервной системы одни клочья остались. Короче, пришла пора себя вычеркивать.
О нет, я не альтруист. Нет, не благородство во мне взыграло, и не запоздалые угрызения совести. Любовь? Не смешите меня! Эгоистом жил – эгоистом сдохну. Но свободным, черт возьми. Не заставите выбирать, идите в… Не родился еще тот человек, что сможет меня заставить. Да хоть бы и не человек…
Тому, кто умер, легко, он уже ничего не чувствует, не тоскует, не мучается. Ему хорошо. Он от всех улизнул, смылся, свалил и доволен. Больше ничего не надо делать, решать, думать. Я трус, я убегу, исчезну, слиняю. Как из Владика удрал, так и из жизни смоюсь. Устал, надоело. Давайте, ну же, не перепутайте, вы, гады: теперь меня.
Даже как-то малость успокоился. Главное – принять решение, а там хоть трава не расти. Пожалуйста, меня. Лег на диван, раскинул руки крестом и стал ждать, когда грянет гром небесный. Форзи, приходите. Я готов, согласен, не стану сопротивляться. Где же вы?
Дурак я: ведь все погибают обыкновенно, от пули, под колесами. Утром пойду на улицу, пускай делают со мной что хотят. Может, умирать не очень страшно. Я читал, там бывает какой-то тоннель, а в конце его – свет. Очнусь в другом мире и знать не буду, что здесь меня уже нет.
Мне было холодно, бил озноб. Почему ни Алекс, ни Маринка не звонят, или они не слышали про Лизу? Ах да, он на банкете, она на даче, конечно, не слышали. Зубы стучали, не было сил повесить одежду в шкаф, я все пошвырял на пол. Заполз под одеяло, свернулся, как эмбрион, сердце тяжело колотилось. Душно. С неохотой выбрался из-под одеяла и открыл форточку. В комнату сразу ворвался ветер и стал играть занавесками. Они то отлетали, почти доставая до моей подушки, то прибивались к окну, как спущенные паруса.
Почему в триллерах так любят показывать шевелящиеся от ветра занавески? Кажется, что с ними в окно влетает нечто ужасное, чужое. Ветер воет, воет. Странные, непонятные звуки издает ночной город. Что-то движется медленно, со скрежетом, свистом и шипением. Какой-то транспорт идет по Чертановской, это ясно. Но что это за транспорт? Почему никогда раньше я не слышал таких жутких скребущих звуков, почему я днем их не слышу?
Одно дело – гордо заявить, что согласен сдохнуть, и совсем другое – вот так лежать в темноте и ждать. Умру ли я – ты над могилою гори, сияй, моя звезда… Что за звуки? У бэтээра не такой звук, и у танка не такой. Я действительно, взаправду хочу умереть, чтоб их двоих не трогали, или просто так говорю, притворяюсь перед самим собой?
Пролетел самолет, низко, низко, куда-то на запад. Но ведь над нашим районом не летают, не должны летать самолеты? Сейчас врежется? Выскочить из дома, паспорт, доллары, пистолет… нет, остаться. Воет собака – почему она так воет? Или это все еще ветер? Длинные тени поползли по потолку. В углу комнаты что-то скрипнуло, и я не мог заставить себя обернуться.
