— Извини…
— И как это выглядело? Сидели за бутылочкой пивка и перемывали мне косточки?
— Ничего подобного. Он… Джексон сказал это под воздействием лекарства. — Так я допустил очередной идиотский ляпсус.
— Какого лекарства? — насторожилась Диана.
— Я его врач. Я лечу его и иной раз прописываю разные лекарства. Это такая редкость?
— Не любое лекарство заставляет человека нарушать клятвы. Он обещал мне, что никогда не скажет тебе… — Она сделала следующий логический шаг: — Значит, он настолько болен, что не смог приехать на похороны?
— Он занят. До первых запусков остались считаные дни.
— Но ты его от чего-то лечишь.
— Врач не вправе разглашать сведения о состоянии здоровья пациента. — Конечно, я понимал, что такая фраза лишь добавит горючего в костер ее любопытства.
— Похоже на него. Заболеть и никому не дать знать. Скрытный до герметичности, запечатанный…
— Возьми да поинтересуйся. Могла бы и позвонить ему.
— Думаешь, не звонила? Я ему раньше еженедельно звонила, да что толку… От него ничего не услышишь. Как дела? Да все путем. Как здоровье? Да отличненько. Что нового? Да ничего. Вот и весь разговор. Он со мной знаться не хочет, Тайлер. Он глубоко в лагере И-Ди. Я ему, что заноза в пятке. — Она чуть помолчала. — Разве что что-нибудь изменилось.
— Не знаю, что изменилось, но ты могла бы с ним увидеться лицом к лицу, поговорить.
— Как?
— Возьми еще неделю. Лети со мной.
— Ты же сказал, он страшно занят.
— Когда начнутся пуски, ему придется сидеть и ждать. Можешь с нами съездить на Канаверал. Увидеть, как делается история.
— Эти ваши запуски — тлен и суета. — Суждение прозвучало торжественно, однако мне показалось, что слышу ученицу, хорошо вызубрившую урок. — Я бы, может, полетела, но мы с Саймоном не можем этого себе позволить. Мы сводим концы с концами, но богатыми нас не назовешь. Мы не Лоутоны.
— Я куплю тебе билет.
— Щедрость по пьянке.
— Без шуток.
— Спасибо, не надо. Я не могу принимать такие подарки.
— Подумай.
— Давай поговорим, когда протрезвеешь, — добавила она, уже поднимаясь по ступеням крыльца. Желтый свет лампочки играл в ее зрачках. — Что бы я когда-то ни думала… Что бы я ни говорила Джейсону…
— Не надо, Диана.
— Я знаю, что И-Ди не отец тебе.
Интересным в этом ее утверждении было то, каким образом она его высказала. Твердо, решительно.
Как будто теперь ей все тайны мира открыты. Как будто она нашла ключ к тайнам Лоутонов.
* * *
Диана вернулась в «большой дом», я же решил, что свою дозу соболезнований получил, и отправился через газон, в дом моей матери, который теперь показался душным и перегретым.
На следующий день Кэрол сказала мне, что я могу не торопиться с освобождением помещений — она назвала это «устраивать дела». Относительно дальнейшего использования маленького дома не существовало никаких планов, так что я мог «устраивать свои дела» хоть месяц, хоть год, когда у меня будет время и настроение.
Насчет настроения у меня не было никакой уверенности, но я поблагодарил ее за чуткость и провел день в весьма неспешных сборах в обратный путь, в Орландо. Сознание сверлила мысль, что следует взять что-то на память о матери для какой-нибудь моей собственной коробки сувениров, когда я ее заведу. Но что? Одну из ее Хаммелевских статуэток, которые она обожала, хотя я всегда считал их самой кретинской халтурой? Вышитую крестиком бабочку со стены гостиной? Гравюру «Водяные лилии» в «самосборной» рамке?
От этих размышлений меня оторвала Диана:
— Ну, как твое предложение насчет Флориды? Еще не передумал?
— Конечно, не передумал.
— Дело в том, что я переговорила с Саймоном. Ему эта идея не то чтобы поправилась, но он полагает, что сможет обойтись без меня еще несколько дней. — Деликатный господии, подумал я. — Ну, тогда, если ты… Я имею в виду, ты вчера здорово поддал…
— Чушь какая. Сейчас позвоню.
И я заказал для Дианы билет из Вашингтона в Орландо первым рейсом на следующий день. После чего закончил паковаться. Из вещей матери я взял с собой одного из двух облупленных Будд.
Осмотрев весь дом, заглянув даже под кровати, я так и не нашел обувной коробки с надписью «Школа».
Мгновения истории экопойезиса
Джейсон предложил нам снять комнаты в Какао-Бич и подождать его там день. Он давал последний информационный сеанс для медиакорпуса во флоридской штаб-квартире «Перигелиона» и высвободил себе окно до запусков, которые хотел наблюдать без долбящих его вопросами репортеров CNN.
— Вот и хорошо, — сказала Диана, когда я передал ей эту новость. — А вопросами я его не хуже репортеров задолбаю.
Мне удалось приглушить ее страхи относительно состояния здоровья Джейсона. Она поверила, что он не умирает и что сообщать или не сообщать о своих болячках — исключительно его прерогатива. Она приняла все это к сведению, однако так же горячо желала увидеть брата, чтобы убедиться своими глазами. Смерть моей матери, казалось, поколебала ее веру в незыблемость звезд вселенной Лоутонов.
Я использовал удостоверение «Перигелион фаундейшн» и поддержку Джейсона, чтобы снять два соседних номера в «Холидей Инн» с видом на Канаверал. Вскоре после того, как запустили проект терраформинга Марса — «приняв к сведению» (то есть проигнорировав) возражения Управления по охране окружающей среды, — где-то на верфях построили и отбуксировали к Канавералу с дюжину мелководных плавучих пусковых платформ. Их поставили на якоря возле Мерит-Айленд, и мы могли любоваться ими из отеля. Остальные достопримечательности пейзажа — обширные автостоянки, обширные зимние пляжи, ширь океана.
Мы стояли на балконе номера Дианы. Она только что вышла из душа, переоделась, и мы собирались рискнуть спуститься в ресторан гостиницы. Остальные балконы по фасаду, сколько захватывал взгляд, щетинились камерами, штативами, объективами. «Холидей Инн» оккупировал медиакорпус. Конечно, Саймон светскую прессу, мягко говоря, не уважал, но Диану она, скорее, интересовала. Заходящего солнца мы не видели, но оно бросало свет на вышки и эстакады пусковых установок, придавая им вид таинственный, фантастический и какой-то скорее эфирный, нежели реальный. Казалось, что эскадрон гигантских боевых роботов шагает на позиции где-то в Центральной Атлантике. Диана отступила на шаг от балконной решетки, как будто испугавшись этого стального частокола.
— Почему их так много? Я усмехнулся:
— Залповый экопойезис.
Она засмеялась, глядя на меня с упреком:
