У себя на родине она прежде с большим удовольствием ходила на лыжах. Теперь это ее не привлекало. Можно было бы научиться обходиться одной рукой. Но зачем? После того как Рашков объяснил ей принцип лечения, она уже верила, что рука восстановится.
Она полюбила просто гулять в лесу.
Деревья стоят в величественной неподвижности. Пушистые клочья снега отяжелили их ветви. По временам снег срывается, и облегченная ветвь выпрямляется... Темная или голубоватая зелень хвои перемешана с белизной. На устилающем землю снегу треугольные следы птиц, пятнистый след зайца. Порой птицы перекликаются. Грузный ворон пролетит, гулко каркнет, сядет на сук. Сук пригнется и, стремясь сбросить хоть часть лишней тяжести, стряхнет немного снега. Белка перепрыгнет с дерева на дерево, станет на задние лапки, замрет, прислушиваясь.
И все это тонет в океане тишины, которую неторопливые, спокойные птичьи голоса не нарушают, а лишь оттеняют.
Сейчас синее небо почти безоблачно. Только одно легкое перистое облачко виднеется на востоке. Полдень, но солнце стоит невысоко. Лучи его проникают сквозь хвою и ложатся на пышный, свежевыпавший снег прихотливо бесформенными бликами, отсвечивают вспыхивающими и гаснущими алыми, синими искорками.
Герда медленно идет слабо протоптанной, без конца извивающейся тропкой. Она прислушивается к своей отсутствующей руке. Вначале рука болела - и как раз там, где ничего нет: в локте, кисти, пальцах. Приходилось принимать болеутоляющее. Теперь нигде не болит. Но рука... Нет, не рука, а культя... какая-то странная. В ней что-то происходит, а что, Герда не может себе объяснить: смутные, глубоко затаенные жизненные процессы.
Герда вспоминает разговоры с Рашковым, особенно вчерашний, подробный.
Они сидели в его кабинете. Рашков говорил:
- Когда-то врачи гордились совершенными протезами конечностей. Эти протезы не только нельзя было отличить от настоящих рук и ног, но они к тому же были так удобны, что человек порой забывал о них. Однако не надолго: их приходилось снимать, мыть, чистить, менять износившиеся.
Позднее стали приживлять больному потерянную конечность. Иногда его собственную, если она, отделенная от туловища, оставалась более или менее целой, что, разумеется, случалось очень редко. Иногда брали руку или ногу от трупа человека, погибшего из-за несчастного случая. Но таких случаев становилось все меньше.
Мы пошли другим путем. Используем в полной мере регенерацию.
Регенерация. Знаешь ли ты, какая это могучая сила?
Герда не отвечала: вопрос был явно риторический.
- На низших ступенях жизни регенерация почти беспредельна, - продолжал Рашков, - был бы только материал для постройки новых клеток. Живой одноклеточный организм делится пополам, обе дочерние клетки постепенно вырастают, и этот процесс деления может длиться практически вечно.
На более высоких ступенях развития регенерация как бы ослабевает. Но если вдуматься, то даже естественная регенерация у наиболее высокоорганизованного существа - человека - исключительно велика. Быстро восполняется потеря крови. Срастаются кости. Давно научились добиваться полного восстановления мышечной ткани. Хорошо и быстро восстанавливается кожа. Теперь зубные врачи очень удивились бы, если бы кто-нибудь попросил сделать искусственный зуб. Еще двести лет назад в лунку от испорченного и вырванного зуба вставляли осколок зубного вещества, и вырастал целый зуб. Тогда это дело только начиналось, шли ощупью. А теперь - обычная вещь. Сейчас при помощи гормона-стимулятора можно управлять процессом восстановления, ускорять его.
Подходим к главному. Еще в двадцатом веке делали такие опыты: у собаки ампутировали лапу, но культе не давали заживать, а все время раздражали окончания нервов на месте отреза...
- Чувствующих? - вздрогнув, спросила Герда.
- К сожалению, и чувствующих. Тогда еще не умели отделять при таком эксперименте чувствующие от двигательных. Да, пожалуй, и ни к чему было: здесь, по-видимому, основную роль играют как раз чувствующие.
- Значит, собака должна была долго страдать?
- К сожалению...
- Это жестоко! - воскликнула Герда.
- Да. А что же было делать? Тогда еще не была открыта избирательная анестезия. Ну, а позже удалось добиться регенерации нервной ткани, когда открыли гормон-стимулятор, научились синтезировать его и вводить в организм. Стало возможным управлять восстановлением и ростом нервных клеток. Без этого, разумеется, нельзя вернуть утраченную конечность. Зачем она нужна, если не сможет ни чувствовать, ни двигаться?
- А все-таки ужасно жаль тех собак!
- Если б тогда не мучили этих собак, - возразил Рашков, - не бегала бы маленькая Марина на обеих вполне здоровых ножках, и твоя рука...
--------------------------------------------------------------------------
----
Да, теперь Герда верила. Как же не верить?
Странные, волнующие вещи происходили с ее рукой.
Боли не было. Препарат избирательной анестезии парализовал болевые нервные окончания. Но что-то чувствовалось там, у плеча. Порой покалывало, порой слегка жгло. Рана не заживала. Мощное воздействие токов ультравысокой частоты бередило клетки, возбуждало их жизнедеятельность. Беспрерывно размножались клетки тканей костной, мышечной, эпителиальной, нервной. Порой вырывалась кровь, ее останавливали.
Герда внимательно посмотрела на забинтованную культю - нет ли кровотечения. Ей строго-настрого велено: если начнет промокать бинт, сейчас же являться к хирургической сестре.
Нет, ничего.
Но так же строго велено не уходить далеко одной. А она, кажется, слишком удалилась от института. Вздохнув, Герда поворачивает обратно.
О чем вздох?
Не от огорчения же, что прогулка идет к концу?
Нет, конечно. Таких прогулок впереди много. Всего много.
Жизнь впереди. У нее будут две целые живые руки. Она вернется на Венеру. И еще какие-то смутные, неопределенные, но радостные предчувствия...
А рука... Не болит, но и не дает забывать о себе, как та, здоровая. Той не замечаешь, пока ею не надо что-нибудь делать, с ней все обычно. А эта в становлении. Она растет.
Герда пока не видит ее роста, но вчера измерительный аппарат показал: на первые доли миллиметра удлинилась кость. И облегающие ее мышцы со всеми атрибутами: нервными стволами, их ответвлениями, сосудами, кожей.
Она тогда спросила Рашкова:
- Что же было с теми собаками?
- Для своего времени это изумительные опыты, - сказал он. - Тогда работали почти наугад, и все же кость удлинялась...
- Как у меня! - воскликнула Герда.
- О нет, далеко не так. Теперь процесс идет регулярно и комплексно. И мы можем управлять его ходом. А тогда не знали гормона-стимулятора и выделяющих его желез. Были известны лишь немногие крупные железы внутренней секреции и немногие гормоны. Сейчас мы знаем сотни гормонов. Знаем множество микроскопических желез, рассеянных в разных частях организма. К их числу относятся и железы гормона-стимулятора. Их известно уже несколько сот. Мы умеем усиливать и ослаблять их деятельность, изменять в нужном направлении состав гормона, а также вырабатывать его синтетически. Тогда шли эмпирическим путем. Раздражали культю - и все. Но это была, пожалуй, гениальная идея. Немного удлинялась кость. Мышцы не нарастали. Сосуды и нервы не удлинялись. Процесс быстро прекращался, и дальнейшим раздражением возобновить его не удавалось.
