- Ну хорошо... Я разговаривал с Гертрудой... Когда мы расстались, она носила мою фамилию. Короче, речь идет о моей бывшей жене. Этого достаточно? Вы можете и сами спросить об этом у нее...
- Когда я встретил вас на улице, у вас был очень расстроенный вид. Это произошло из-за разговора с ней?
- Да, - на лице Ремблера начало проявляться недовольство. - Только не понимаю, почему вы спрашиваете об этом, - я же сказал, что речь идет об очень личных делах...
- Потому что вполне могло оказаться, что вы расстроились из-за ухода Джоунса.
- Я и не знал, что он там был. Точнее, знал, что он должен быть в клубе, но лично не видел.
- Ну хорошо... Тогда еще один вопрос: о чем вы разговаривали с Рафаэлем Салаверриа?
- С кем?
- С Рафаэлем Салаверриа.
- Не помню такого, - недоуменно поднял брови Ремблер.
- Вспомните: сегодня днем, около полутора часов назад, возле дома Джоунса... Так о чем вы говорили?
- У дома Джоунса? Хм-м... Как он выглядел?
- Вы же разговаривали с ним - тому есть свидетели.
- Понимаете, я разговаривал там с несколькими... точнее, с двумя людьми.
- И о чем?
- Оба они искали доктора Джоунса. Один из них вел себя довольно странно и...
- Полагаю, это был не тот, о ком мы спрашиваем... Хотя мне его поведение кажется еще более странным: по идее этот человек не должен был там околачиваться.
- Не знаю, о ком вы и при чем тут я...
- Ну что ж... Пока больше вопросов у меня нет. Если понадобится, мы вас еще пригласим.
- А вы полагаете, что такая необходимость возникнет?
- Что? - Джейкобс слегка запнулся. Последнюю фразу он произнес совершенно машинально, не задумываясь над смыслом, как произносил ее по десятку раз на дню. - А... Полагаю, что нет.
- И на том спасибо.
- Пожалуйста... И впредь будьте осторожнее с выбором доктора. Вы могли очень и очень крупно нарваться...
- Благодарю, - сухо кивнул Ремблер и встал.
"Пусть уходит... У бедняги и так свои проблемы", - сочувственно проводил его взглядом Джейкобс.
Ремблер вышел на улицу и словно впервые ощутил ужасающий гнет жары. Ему стало трудно дышать, в сердце закололо.
Вся его жизнь шла словно наперекосяк. Может, и впрямь не стоило приезжать в этот город? Ведь Гертруда уже давно ушла из его жизни и к этому следовало привыкнуть, как привыкают к любым потерям. Все равно он потерял ее - пусть даже она едва ли не призналась ему в ответном чувстве. А Изабеллы в его жизни вообще не существовало - так стоило ли узнавать о ней...
"А ведь она придет, - понял вдруг Ремблер. - Обязательно придет... Моя дочь. Или не моя? Нет - но чья же тогда?.. Она сама нашла меня, вопреки желанию матери... И я должен теперь сделать все, чтобы мы нашли друг друга не только издали. Пусть так. Если у меня получится с девочкой, надо полагать, и Труди сама пойдет мне навстречу... Пусть будет так. Пусть будет так!!!"
35
Она приходила в себя медленно и с трудом.
От жизни можно долго прятаться, можно упорно закрывать глаза, утверждая, что мир прекрасен; но однажды реальность все равно ворвется в тесный, придуманный вместо настоящего мирок, и окажется, что она так огромна в своем горе и жестокости, что твой мирок треснет по швам и осыплется ненужной трухой. Для этого надо немного... совсем немного...
Она не просто бежала от мира - она не хотела его знать. Она верила в свои благополучные выдумки, она играла в жизнь, доказать наличие которой у нее самой было сложно. Существо - нежить - не-живое...
И все же она жила, и потому неожиданная потеря одного из друзей обрушилась на нее с безжалостностью поистине невероятной. Джулио... Он был самым незаметным в их сообществе, самым серым и непримечательным из членов группы - но это ничуть не уменьшало потерю.
Она уже не раз слышала от Селены о цепи взаимных убийств - но впервые "солнечные" люди убили на ее глазах одного из ее братьев по крови. Одного из братьев, похожего на них самих. Это было дико, непонятно и жестоко.
Когда боль и слезы отошли, на их месте начало расцветать новое чувство. Еще раньше она произнесла слово, обозначающее его, - но настоящая ненависть возникла позже.
"Я убью их, - с неожиданной яростью и спокойствием решила вдруг она. - Я уничтожу... Я ненавижу их!!!"
Перескочив через спящего дневного человека (она плохо понимала, что значит обморок, так как сама не была способна его испытать), она направилась к выходу. Страсть кипела в ней, совершенно отодвигая разум на задний план.
Убить! Ощутить вкус их крови, погрузить клыки в свежую дымящуюся плоть... Она еще не знала, что в ней просыпается не просто ненависть инстинкт вражды, проходящий через много поколений. Она была сейчас не свидетельницей одиночного и к тому же невольного убийства - она словно почувствовала всю боль убиваемых веками братьев и сестер, страдание тех, кто видел и не мог помочь - чтобы выжить и передать произнесенные в минуту отчаяния проклятия новым поколениям...
Убить... Найти - и убить!
Ослепленный яростью зверь со страшной скоростью взлетел по лестнице и рванулся к выходу. Она не боялась попасть под солнце - как Джулио мог не опасаться пуль. Что такое резь в глазах от непривычно яркого света? Мелочь, пустяк... Они и так уже почти ничего не видят, кроме той крови, что еще не пролилась, но еще прольется. Ее остановило другое: уже у самого выхода она вспомнила о том, что ее не должны видеть.
Враги не имеют права смотреть на детей полнолуния. На истинных его детей, получивших в дар нечеловеческое обличье.
Или получивших проклятие? Разве не из-за даров луны их род так преследуют?
Все вскипело внутри, противясь этой мысли, - но деться от нее было уже некуда.
Ее дар, ее сила, ее умения - ее проклятие. Оно - не что иное причина всех бед!
Две противоположные волны поднялись в душе и столкнулись со страшным грохотом, разбивая последние кораблики мыслей. "Почему я не дневной человек, как все, имеющий право открыто веселиться и иметь друзей?" и "Эти дневные люди должны заплатить за все!"
Волны чувств столкнулись, закрутились сумасшедшим вихрем и превратились в новый отчаянный вой, в котором уже и вовсе не осталось ничего человеческого - только что общая для всех живых существ боль.
Ее никто не остановил, не одернул. Проходящие мимо сотрудники клуба сделали вид, что не замечают ее. Мало ли каких уродов хозяин мог подобрать для платного показа...
"Я найду их... Я отомщу", - снова возникли слова, и она ухватилась за них, как утопающий хватается за соломинку.
Сфинкс открыл глаза. Теперь перед ним снова прокручивалась сцена гибели Джулио - он видел ее словно изнутри, ощущая, будто это его кожа вздувается пузырями от прикосновения невыносимо горячих лучей...
Усилием воли сфинкс отбросил видение от себя.
