Восемь утра. Пора начинать нашу авантюру. Утешало одно: за моей спиной теперь маячит курия и, оказавшись в темной комнате с двумя чудовищами, не наступлю на мозоль хотя бы одному.
— Значит, так, — сказал я, — моя задача — заманить сюда директора. Если не выйдет, мы вызываем подкрепление.
— Мне не нравится это! — мрачно проговорил Бидо, снова прикладывая часы к уху.
— Они могут не дождаться сигнала?
— Нет, но… — Старина Бидо задумался.
— Ну, хорошо. В случае чего поднимайте своих.
Я вышел во двор и несколько растерялся. За время, проведенное здесь, обстановка изоляции и умолчаний, тумана и полумрака стала привычной. А сейчас небо было чистое, два облака в вышине тянулись друг за другом, солнце наполовину вышло из-за гор, а листья багровыми и желтыми пятнами окаймляли двор.
По школьному двору носились парни, покрикивая, задирая и толкая зазевавшихся. Причиной оживления был армейский четырехосный «беккер», до верха брезентовой крыши набитый картонными ящиками. Двое опускали их вниз, остальные подхватывали, волокли и складывали у входа. Через несколько минут я обнаружил причину суматохи: ящики, на мой взгляд, совершенно неотличимые друг от друга, без надписей и наклеек, сортировались и растаскивались по разным местам. Крик, шум и дерганье шли из-за споров, куда какой ящик нести.
Двое воспитателей безучастно наблюдали за разгрузкой, у кабины директор Юрайда подписывал на колене бумаги и по одной совал их в окно водителю.
Я увидел Селина, он стоял у кузова и распоряжался, куда нести очередной ящик, непрестанно покрикивая: "Не перепутайте, не перепутайте!" Затем сорвался с места, подбежал к ближайшему штабелю и выдернул из середины ящик — штабель развалился, от крика зазвенело в ушах.
На меня не обращали внимания. Если у нас с Бидо совместная акция завершится благополучно и я целым выберусь отсюда, то долго буду помнить это утро, грузовик, коробки и себя, дурака дураком, ничего не понимающего…
Проходя мимо коробки со слетевшей крышкой, я заглянул в нее. Рулоны бумаги, белой бумаги раза в два шире туалетных рулонов. Они что, на десять лет запасаются, что ли?
Юрайда отошел от кабины и заметил меня. Для начала я пожелал ему доброго утра. Он ответил мне тем же. Выдавив из себя еще несколько пустых фраз, я замолчал, соображая, как умудрился широченный «беккер» пролезть через ворота, миновав врытый посередине рельс?
— Ребята заправили вашу машину, — сказал директор, намекая, что пора, мол, мне и прощаться.
— Спасибо, — ответил я. Интересно, чем заправили и что от меня останется, когда сработает их заправка? — Теперь бумаги…
— Какие еще бумаги? — резко спросил директор.
— От силы пять — десять минут, оформим акты, и все. В конце концов я тоже не хочу задерживаться, — сухо добавил я.
— Итак, я вас слушаю. — Тон директора сделался нейтральным.
— Разумеется, не здесь! — Я обвел глазами двор.
Директор Юрайда нахмурился. Ему явно не хотелось говорить со мной о чем бы то ни было, и он, по всей видимости, считал, что я просто тяну время. Тем не менее наживку глотнул, хотя все пошло немного не по плану. Он попросил дождаться меня в кабинете, пока он покончит с разгрузкой. Ладно, пусть будет так.
Я не стал беспокоить старину Бидо, поскольку в свой кабинет директор мог вернуться не один и пришлось бы нашуметь, а это ни к чему. Связи с курией афишировать небезопасно.
В кабинете за директорским столом сидел Пупер и рылся в бумагах. Увидев меня, он расплылся в улыбке, кивнул, сгреб все в ящик стола и попятился к двери, чуть не опрокинув кресло.
Сев на его место, я дождался, пока он закрыл за собой дверь, и отколупнул «кнопку». Не оставлять же на память. Интересно, почему здесь любой вхож в кабинет директора и может шарить в бумагах? Я выдвинул верхний ящик и наугад взял несколько листов, Платежные бланки.
Два раза на селекторе загорался вызов, но я его проигнорировал. Потом селектор привлек мое внимание. Оказалось, это простой телефон с приставкой, а не внутриведомственный многоканальник. Может, у них есть прямая связь с Долиной?
Недолго думая, я набрал номер местного отделения. Трубку взял дежурный, я назвал код и столичный номер. Через минуту он соединил меня с нашей конторой. Моих на месте не было, а секретарша промурлыкала, что начальство работает дома.
У Шефа трубку никто долго не снимал, потом взяла его жена. Минуты три ушло на пустую болтовню, директор мог войти в любой момент, а мне почему-то не хотелось, чтобы он застал меня на телефоне. Наконец она позвала супруга.
Шеф удивился моему звонку и спросил, не произошло ли чего-нибудь, требующего немедленного вмешательства. Нет-нет, заверил я, все более или менее в порядке (здесь я мысленно выругался). Как скоро, спросил Шеф, я думаю возвращаться? Как получится, ответил я, думаю, что скоро. Шеф помолчал и спросил, как я себя чувствую.
Он был уверен, что телефон прослушивается. Было бы странно, если нет. На вопрос о самочувствии я разразился тирадой, в которой описывал состояние печени, желудка и предстательной железы. Пусть слухачи гадают, что я имею в виду. Шеф тоже задумался, потом хохотнул и пожелал удачи.
— Еще один вопрос, — успел сказать я до того, как он собрался положить трубку, — что там в книжке у Лучника насчет меня?
Опять молчание. Шеф кашлянул и спросил, правильно ли он меня понял. Разумеется, ответил я, все, наверно, в ажуре, но на всякий случай… И если не трудно, то желательно сейчас.
Шеф передал трубку жене, и, пока она молола языком, я, поддакивая и хихикая в нужных местах, гадал, скоро ли вернется директор, и что меня дернуло спросить о реестре. Интуиция, что ли? Те несколько сотен квадратов были в основном правительственными объектами, нашпигованными новейшей или выдаваемой за новейшую техникой и тщательно оберегаемыми от глаз честных налогоплательщиков, на чьи деньги, кстати, они были построены, Кому хотелось, тот мог все разглядеть со спутников слежения.
Жена Шефа умолкла на полуслове, в разговор с параллельного телефона вмешался Шеф.
Он сообщил, что к моему возвращению даст секретарше команду готовить на меня бумаги, что я уже засиделся в капитанах и пора расти дальше, что мне надо срочно сворачивать дела и выезжать прямо сейчас. Когда же я, похолодев, спросил, почему меня не предупредили, он резонно ответил, что надо было самому позаботиться о пределах своей деятельности. И положил трубку.
К своему удивлению, я вдруг понял, что во мне нет страха. Теперь, когда я знал, что Закон о Возмездии не распространяется на квадрат школы и неважно, кто тут ворочает — правительство, разведка, курия или все хором дружной семейкой, я получил свободу рук. Вернее, ног. Шеф будет с меня пылинки снимать и на себя перекладывать, он ведь тоже ковал мое поражение.
