Теперь они стали уверять, что обстрел астероида лишь усугубит бедствие. В доказательство своих утверждений приводили расчет, согласно которому при скорости вторжения в земную атмосферу, равной пятнадцати километрам в секунду, масса метеорного тела к моменту потери космической скорости, испаряясь, уменьшается почти в двадцать раз. При скорости же большей чем двадцать километров в секунду, согласно тем же расчетам, метеорное тело должно будто бы испариться совершенно.
— Это что же получается? — спросил Рэнщэла генерал Хазард, протягивая ему газету. — Выходит, что астероид сам может сгореть в атмосфере, а обстрелом мы лишь снизим его скорость и он упадет на землю, почти не расплавившись?
— А вот мы сейчас спросим мнение по этому поводу русского специалиста, — проговорил Рэншэл, кивнув советскому инженеру Романову.
Переводчик повторил инженер-полковнику вопрос генерала Хазарда.
— Я уже знаю об этих статьях в ваших газетах, — ответил Романов. — Признаюсь — они меня удивляют. Создается такое впечатление, будто не на вашу столицу должен упасть астероид, а на город враждебного вам государства, и ваши газеты соревнуются в связи с этим в предсказаниях неизбежной гибели его.
— У нас свобода печати, мистер Романов, — не без высокомерия заметил на это Хазард. — И никто не может запретить издателю «Сирены» печатать то, что он находит нужным. Тем более, что печатает он не измышления шарлатанов, а серьезные соображения, основанные на точных научных данных.
— Странная у вас свобода печати, — пожал плечами инженер-полковник. — А что касается опубликованных «Сиреной» соображений, то они хотя и серьезные, но недостаточно точные. Многие наши советские, да и зарубежные ученые оспаривают величину убывания массы метеорного тела с потерей космической скорости. Но и в том случае, если расчеты эти окажутся верными — неприятностей все равно не избежать. Тунгусский метеорит, например, упавший у нас в Сибири в 1908 году, был встречным и имел космическую скорость около пятидесяти — шестидесяти километров в секунду. Вам, конечно, известно, что он натворил в нашей сибирской тайге.
— А что же даст нам обстрел астероида? — спросил Хазард.
— И в это тоже вселила в вас сомнения «Сирена»? — усмехнулся инженер-полковник Романов. — Могу вас успокоить, однако, — мы не промахнемся.
— Вы заявляете это вследствие традиционной уверенности в выполнимости всех ваших планов или есть более веские основания? — не без ехидства спросил Хазард.
— А у нас обычно не расходится одно сдругкм, — добродушно улыбнулся советский инженер-полковник. — Наша традиционная уверенность в выполнимости задуманного опирается на достаточно веские основания. Поясню примером. Для того, чтобы натренироваться в стрельбе по «космической», так сказать, мишени, мы подвесили в трех с половиной тысячах километрах над землей своеобразный репер — резиновый резервуар, наполненный сжатым газом. Достигнув заданной высоты, резервуар этот автоматически отделился от ракеты, а находившийся в нем сжатый газ стал заполнять и раздувать его резиновую оболочку до весьма внушительных размеров. Вот по этой-то цели мы ипристреливали наши баллистические ракеты.
Генерал Рэншэл, уже знавший о всех этих мероприятиях Советского правительства, любезно поблагодарил Романова и, оставшись наедине с Хазардом, спросил его:
— Ну, как, удовлетворили вас объяснения русского полковника? Похоже, что они всерьез готовятся к этой космической битве.
— Посмотрим, посмотрим… — задумчиво проговорил Хазард. — Посмотрим, как еще это у них получится. Одно дело стрелять по мишени и совсем другое — по объекту, несущемуся с космической скоростью…
Генерал Рэншэл достаточно хорошо знал Хазарда, чтобы не удивляться его отношению к русским. Разговору этому он не придавал особенного значения, гораздо более встревожило его другое.
Восемнадцатого мая, то есть буквально за три дня до вторжения астероида в земную атмосферу, явился к генералу Рэншэлу майор Райт и попросил уделить ему несколько минут для совершенно конфиденциального разговора.
— Только что получено экстренное сообщение Центральной сейсмической станции Грэнд-Сити, — взволнованно проговорил майор Райт. — По ее данным, в России, точнее — в Сибири, только что отмечен подземный толчок силою в несколько баллов.
— Землетрясение? — удивляясь, почему майор делает из этого тайну, спросил Рэншэл.
— Нет, едва ли. Толчок зарегистрирован не в сейсмической зоне.
— А что говорят по этому поводу наши сейсмологи? Чем объясняют этот толчок?
— Грандиозным взрывом.
— Взрывом? — вздрогнул Рэншэл. — Так вы, значит, думаете, что это дело рук Дэвиса?
— Почти не сомневаюсь в этом.
В тот же день генерал Рэншэл побывал у Гоуста, но тот сообщил ему все то же — о Дэвисе по-прежнему ничего не было известно.
С того дня с тревогой стал всматриваться Рэншэл в лица прикрепленных к его штабу советских специалистов, но они по-прежнему оставались приветливыми. Не поступало никаких тревожных сообщений и из государственного департамента. И все-таки на душе у Рэншэла было неспокойно…
Весь май Джон Мунн был сам не свой. Чем ближе подходило время к двадцать первому числу, тем больше он нервничал, хотя с ним рядом была теперь Керри.
До сих пор помнил он с мельчайшими подробностями ту ночь, когда позвонил ему редактор «Прогресса». Заснуть больше он тогда не смог, а время до утра тянулось ужасно медленно. С рассветом оно, кажется, и вовсе остановилось…
В семь утра, хотя Джон и понимал, что в столь раннюю пору стучаться в чужую квартиру, по меньшей мере, неприлично, он всетаки был уже на Грин-стрит, 125. Войти в дом Каннинга он, однако, не решился и прошагал возле него около часу. Лишь в восемь осмелился нажать наконец кнопку звонка под медной табличкой: «Чарльз Дж. Каннинг, доктор филологии».
Вопреки опасениям, Керри встретила его приветливо, а когда Джон стал просить у нее прощения, сделала удивленные глаза. По правде сказать, Джон и сам не знал, в чем именно он провинился и почему должен был просить прощения. Более того, до звонка Каннинга он считал, что прощения должна была просить у него Керри… Все так запуталось, однако, что Джон проговорил в полной растерянности:
— Я хорошо не знаю, в чем именно виноват, но в чем-то виноват безусловно…
Он хотел сказать еще что-то, но Керри рассмеялась:
— Ладно, ладно, хватит! Я вам прощаю, хотя тоже не знаю, за что именно.
И все как-то само собой уладилось. А вечером состоялся более интимный разговор, и Джон предложил Керри руку и сердце. Ни то, ни другое не было отвергнуто. Единственно, против чего Керри возражала, был отъезд ее из Грэнд-Сити. Свадьбу же назначила она на день вторжения астероида в земную атмосферу.
