Молодец этот, как и все прочие коллеги, был свято уверен в том, что Доля Трепетный имел хороший срок, а потом рванул, и в родных местах не показывался столь долго по причине пребывания во всесоюзном розыске.
Амелехин в ответ только фыркнул, но послушно зашаркал подошвами по аккуратно уложенному перед дверью коврику.
Позвонили, и было отворено. Пол в прихожей радовал хорошим ковром. На стенах висели картины, ярко выделяясь на фоне обоев-иммигрантов с преобладанием зеленых тонов. Дверь им отворила приглядная девица в валютной упаковке; глянув на нее. Доля стал громко дышать, но застеснялся. Девица собиралась на выход, имея при себе объемистую адидасовскую сумку, из которой торчали рукоятки двух теннисных ракеток. На мизинце она вертела колечко с автомобильными ключиками. Колечко было рыженьким.
— Проходите, — сказала она, ничуть не удивившись. — Папа с гостями — вторая дверь направо.
Они прошли, и молодой прежде, чем войти, вежливо постучал в дверь. Доля-Амелехин только плечами пожал: ну и порядки пошли!
Изнутри пригласили. Двое вошли.
Здесь тоже наличествовал ковер, а также финская стенка, видеосистема «Сейко» и шарповская — аудио. В глубоких креслах, напоминавших рюмочки для яиц, сидели трое — в отличных костюмах, белых воротничках, при галстуках. На низком обширном столе располагалась целая батарея бутылочек с «фантой». Справа, ближе к противоположной стене, находился кабинетный «Стейнвей», за которым сидел четвертый гость и задумчиво играл — не «Мурку», увы, а Шопена. Если бы Доля в этом сек, он признал бы, что играл музыкант неплохо, очень даже прилично, профессионально.
Все это для Доли было настолько неожиданно, что он сперва решил было, что везли его на дело, брать квартиру, но не рассчитали и попали как раз, когда хозяева были дома, так что сейчас его начнут вязать. Он заробел и дернулся было к выходу. Но привезший его молодой водитель был на стреме и слегка завернул Доле руку.
— Замри, падло, — проговорил он негромко, но явственно.
— Ну, Толик, зачем же так, — укоризненно проговорил от стола самый-пожилой из присутствовавших. — Я же просил: привыкайте обходиться без жаргонизмов, оставьте их постановщикам фильмов. Друзья, приветствуем нашего, так сказать, блудного сына. Садитесь… э-э… Доля? Да, конечно же, Доля. Садитесь, расслабьтесь, обретите уверенность. Толя, налейте ему, пожалуйста, водички. Алкоголя в моем доме, Доля, не употребляют. Самое дорогое, что имеем мы в жизни — не это вовсе, — хозяин сделал округлый жест, — но здоровье. Садитесь, садитесь, не заставляйте меня быть назойливым и повторять приглашение.
Доля послушно сел, куда было указано: в такое же кресло. «Ну, глядь, — подумал он, — предупредили бы, так я тоже классные шмотки надел бы, а то сижу здесь, как придурок у зама по режиму…»
Он выпил кисловатой водички и, чтобы придать себе уверенности, независимо огляделся и принялся даже что-то негромко насвистывать.
— Этого не надо, Доля, — сказал хозяин. — Для музыки тут есть инструмент. Кроме того, мы и так знаем, что вы человек смелый и решительный. И, откровенно говоря, удивлены тем, что вы, вернувшись домой и не опасаясь гулять по улице, всего лишь однажды заглянули к старым друзьям.
— Что я вернулся, кому надо — знают, — сказал Доля независимо. — А я не фраер, чтобы навязываться. Кому надо — сам пускай приходит.
— Вы совершенно правы, — сказал хозяин. — Вот мы и пришли — Толик пришел, чтобы от нашего имени пригласить вас провести вечер в приятной и полезной беседе. Но должен сказать — мы немного помедлили, потому что о вас. Доля, ходят странные слухи.
— Если кто считает, что я ссучился, — ответил Доля, — то, глядь буду, я ему, банные ворота, глотку перегрызу или чтобы мне век свободы не видать.
— Ну, что вы, нет, нет, — возразил хозяин, приятно улыбаясь и показывая полный набор отличных фарфоровых зубов. — В этом вас никто не подозревает. Но толкуют, что вы были вовсе не там, где один смеется, а все плачут, а убывали, так сказать, на Луну, и вас оттуда каким-то приемом вернули.
— Быть мне падлой, если не так, — подтвердил Доля. — Мусора с оружием неосторожно обращались, и была мне хана.
— А приятную возможность вновь увидеться с вами предоставил некий кооператив. Ну, вы знаете, что я имею в виду.
— Ну, — согласился Доля. — Но это дело чистое, в этом кооперативе гадов нет.
— Вот видите, — сказал хозяин, обращаясь к одному из гостей. — Все подтверждается.
— Меня в этом мире уже ничто не удивляет, — пожал плечами тот, к кому обращались. — А скажите, Доля: как там у них с первоначальным накоплением?
— Чего? — не понял Доля.
— Зарабатывают хорошо?
— Сейчас — вполне, — сказал Амелехин. — На молоко хватает.
— И только?
— Ну, — сказал Доля, уразумевший, о чем речь, — взять там пока особо нечего. Но скоро будут грести мешками. Сейчас ремонтируются, новое чего-то там ставят.
— Расширяют производство, — сказал тот, что сидел за роялем; он перестал играть и на табуретке повернулся к разговаривавшим. — Думаю, надо позволить им встать на крыло. И уж тогда предложить услуги.
— Дать курочке научиться нести золотые яйца, — задумчиво Проговорил хозяин.
Доля неожиданно заржал, громко и коротко.
— Боже, какие звуки! — поморщился сидевший у рояля.
— Что сие должно обозначать, Доля? — спросил хозяин.
— Да так просто… — застеснялся Трепетный. — Вы про яйца сказали, ну, я и вспомнил… Рассказывал как-то один на пересылке. Смешно.
— Очень интересно, — сказал хозяин. — Обожаю смешное. Расскажите, если не секрет.
— Да нет, чего же, — сказал Доля; он чувствовал себя все более свободно, ему здесь начало даже нравиться. — Это был такой путешественник. Колун. Вот. И этот Колун поехал как-то на пароходе в Америку.
— Колумб, — поправил музыкант. — У вас какое образование?
— Десять камер, тут все ясно, — сказал тот, что ничему не удивлялся.
— Ну, я как слыхал, так и рассказываю, а вы если лучше знаете, то я и помолчать могу, — обиделся Амелехин. — Я, это… не люблю, когда поправляют. Не в КВЧ пришел.
— Продолжайте, Доля, — попросил хозяин. — Мы не будем вас прерывать.
— Ну, вот. Плывут, а морячманы стали бодягу тянуть — мол, не поплывем дальше, чего мы там, у капиталистов, не видали, хотим по домам. Вот. Тогда Колун говорит: хотите, падлы, я вас удивлю, чтобы веселее было? Те говорят: давай. А неделю еще поплывете? Те подумали, любопытство их взяло, говорят: поплывем. Тогда Колун говорит: кто знает, как яйцо поставить, чтобы стояло? Ему говорят: темнишь, дед, стоит не яйцо, а что повыше. Он говорит: значит, не знаете? Нет, не знаем. Удивитесь — поплывете? Поплывем. И тут он вытаскивает перо, и себе одно яйцо — чик! И поставил на стол. А оно стоит: мягкое ведь. Те удивились и притихли. И поплыли. А до Америки всего неделя и оставалась. Вот.
