узором
Земля и небо вспыхивают вдруг…
Свиридов попробовал петь не в полную силу, а так, для фона и для возможности размять ноги для желающих. К его голосу свой высокий и нежный голос добавила Ангелина, появившаяся на эстраде, и приковавшая внимание молодежи.
Вечер потек своим чередом.
Мало кто обращал внимание, что Свиридов и молодая певица пели без микрофона в руке – а звук был слышен во всем зале. Неприметный микрофон, выглядывающийся из-за галстука Свиридова и такой же светлый маленький шарик на щеке у певицы – и задрапированные колонки в углах.
У входа около двух полных цветов лотков скучали две цветочницы – пока еще цветов почти никто не покупал. Но на некоторых столах уже появились букеты – их дарили своим подругам.
Недалеко от сцены в углу за столом Курана, где обычно присаживался «Юрист», сегодня стояло три стула. Лицом к залу сидел Куран, внимательно наблюдающий за порядком и за работой официанток, у стены лицом к залу сидела нарядно одетая Марьяна, которую многие принимали за «хозяйку», и стол был накрыт на троих.
Танцевала в основном молодежь, и оркестр играл нечто похожее на модные танцы.
Потом музыка смолкла и перед сценой оказался Свиридов с гитарой.
От злой тоски не матерись,
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на материк
Идет последний караван.
Свиридов пел как всегда негромко, но шум в зале мгновенно стих.
Опять пурга, опять зима
Придет, метелями звеня.
Уйти в бега, сойти с ума
Теперь уж поздно для меня.
Слушали внимательно и напряженно – скорее всего не ожидали такой песни. А Свиридов пел и продолжал сканировать публику.
Я до весны, до корабля
Не доживу когда-нибудь.
Не пухом будет мне земля,
Что камнем ляжет мне на грудь.
Гости еще только начали вторую бутылку, но такая благодать сквозила в их отношении к песне, что Свиридов решил особенно такие песни не педалировать.
Но тем не менее он закончил в полную силу – не громко, но забирая слушателей в плен.
От злой тоски не матерись, -
Сегодня ты без спирта пьян:
На материк, на Магадан
Ушел последний караван.
И очень тихо, почти про себя повторил:
На материк, на Магадан
Ушел последний караван.
Минута молчания взорвалась аплодисментами – хлопали, и даже что-то кричали, а кое-кто ринулся к певцу с полными бокалами. Но негромкое «сели назад!» возымело действие и все вернулись за свои столы.
А Свиридов просигналил Олегу #выпускай Гелю – «калитку».
И после небольшого оркестрового проигрыша из-за занавеса появилась дородная Кочура в длинном белоснежном платье, с оголенными плечами и ниткой жемчуга.
Ее внешний вид сперва не очень вязался с нежным высоким голосом.
Чуть только вечер опустится синий,
Чуть только звезды зажгут в небесах,
И черемух серебряных иней
Жемчугами украсит роса…
Ее звонкий голос заполнял, а Геля, поддерживаемая и Олегом, и Свиридовым вкладывала все чувства в слова …
Отвори потихоньку калитку
И войди в тихий садик как тень,
Не забудь потеплее накидку
Кружева на головку надень.
Ее голос летел и переливался, в каждое слово она вкладывала всю душу, и слушатели чувствовали это …
Там где гуще сплетаются ветки
У беседки тебя подожду,
И на самом пороге беседки
Поцелуй …
Отвори потихоньку калитку
Тут аплодисменты начались сразу, крики «браво», «бис!» и быстрые пробежки к цветочницам – сцену перед Гелей усыпали цветами.
А она кланялась, прижимала руку к сердцу, посылала воздушные поцелуи – а оркестр, там, за занавесом, негромко продолжал мелодию.
А Свиридов выделил мысленно недавно освободившегося – он сидел довольно хмурый, хотя и с дамой, за столом недалеко от Косаря.
Взяв гитару Свиридов направился к их столу и начал одновременно с гитарой:
А и налей-ка, милый,
Чтобы сняло блаж,
Чтобы дух схватило
Да скрутило аж,
Да налей вторую -
Что б валила с ног.
Нынче я пирую
Отзвенел звонок.
Он пел специально для сидящего напротив хмурого зека, только что вышедшего на свободу, для его подруги …
Нынче я гуляю -
Мне не нужен счет.
Мне вчера «хозяин»
Выписал расчет.
Я у этой стойки
Не был столько лет,
Не к больничной койке
Был прикован, нет!
Олег приглушил работу колонок и Свиридов пел почти неслышен залу.
Вези меня извозчик
По гулкой мостовой.
А если я усну -
Шмонать меня не надо.
Я сам тебе отдам,
Ты парень в доску свой,
И тоже пьешь
Когда-то до упада.
Вези меня извозчик …
Сидящий напротив даже стал тихо подпевать, и его подруга, взяв его под руку, подпевала тоже …
Вези меня извозчик
По гулкой мостовой.
А если я усну -
Шмонать меня не надо …
Свиридов кончил тихим аккордом.
– Примешь от меня? – спросил сидящий напротив.
– От тебя, Никанор, приму.
Олег совсем отключил микрофон Свиридова, поэтому дальнейшие слова никто не слышал.
А Свиридов с Никанором выпили, закусили огурцом.
– Где чалился?
– В Крестах. А ты?
– А я в Вологде … Не трогай пацанов, что тебя заложили. Они сами на днях спалятся, да с таким фейерверком. Будь!
Свиридов исчез за кулисами, музыка играла танцевальные мелодии и свободное место заполнилось танцующими. Танцевали и молодые – вновь испеченные муж и жена: он в черной паре, она в фате.
Но Свиридов появился вновь, и не спускаясь в зал запел:
Это сон,
Это белая словно фата
Петербургская белая ночь.
И Нева,
Мягко волны накатывает
На гранитные камни.
И парит белый ангел
От первопрестольной умчавшийся прочь.
И блестит
Мой серебряный крестик на шее,
Подарок от мамы.
Раздумье и грусть, мечты о былом и несбывшемся
Разведены мосты,
Разведены дороги,
Это Кресты,
Это Кресты,
Это Кресты
И разлука для многих.
Это Кресты,
Это Кресты,
Это Кресты
И судьба и разлука для многих.
Мало кто обратил внимание, что голосу Свиридова почти незаметно вторят женские голоса:
Напоет арестантскую песню
Сбежавший с Крестов ветерок.
И его намотает, как срок,
На себя Императорский флюгер.
И кружит, на лету кувыркаясь,
Как брошь на фате, голубок,
Он несет из Крестов
Письмецо на Арбат
Для далекой подруги.
А теперь женские голоса даже заглушали голос Свиридова
Разведены мосты,
Разведены дороги,
Это Кресты,
Это Кресты,
Это Кресты
И судьба и разлука для многих.
Было тихо, звякали горлышка бутылок о рюмки и фужеры, тихо
