Я верчусь, дергаюсь и падаю на землю, закрывая голову руками. Вороны кричат надо мной. Я чувствую, как в траве кто-то ерзает, ворона пробирается мне под руку. Я открываю глаза, и она щиплет меня за лицо, клюет в нос. Кровь капает на траву, и я всхлипываю, утираясь ладонью, но еще одна ворона протискивается под другую мою руку и вцепляется когтями в перед рубашки.
Я кричу, я рыдаю.
– Помогите! – ору я. – Помогите!
Вороны сильнее бьют крыльями, в ушах раздается рев. Мое тело горит, и они повсюду, и я не могу думать, не могу дышать. Я открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, и в него набиваются перья, перья забивают горло, спускаются в легкие, заменяя кровь в жилах своим мертвым грузом.
– Помогите! – рыдаю и кричу я, отупело, бессмысленно.
Я умираю, умираю, умираю.
Кожу печет, я истекаю кровью, и вороны вопят так громко, что звенит в ушах, но я не умираю, и я вспоминаю, что все это не реально, но это кажется реальным, кажется таким реальным. «Будь храброй», – звучит в голове голос Четыре. Я зову его, вдыхаю перья и выдыхаю: «Помоги!» Но помощь не придет, я одна.
«Ты останешься в галлюцинации, пока не успокоишься», – продолжает его голос, и я кашляю, и лицо мое мокро от слез, и еще одна ворона пробралась мне под руки, и край ее острого клюва касается моего рта. Ее клюв раздвигает мне губы и скребется о зубы. Ворона просовывает голову мне в рот, и я стискиваю зубы, чувствуя отвратительный вкус. Я сплевываю и сжимаю зубы, чтобы не впустить ее дальше, но четвертая ворона подталкивает меня под ступни, а пятая щиплет ребра.
«Успокойся». Я не могу, не могу. Голова пульсирует от боли.
«Дыши». Я держу рот закрытым и втягиваю воздух через нос. Прошли часы с тех пор, как я оказалась одна в поле; прошли дни. Я выдыхаю через нос. Сердце бешено бьется в груди. Я должна замедлить его ритм. Я снова вдыхаю, мое лицо мокро от слез.
Я всхлипываю и заставляю себя растянуться лицом вниз на траве, которая колет кожу. Я раскидываю руки и дышу. Вороны толкаются и клюются по бокам, прогрызая себе путь сквозь меня, и я не мешаю им. Постепенно расслабляя мышцу за мышцей, я позволяю им хлопать крыльями, кричать, щипаться и толкаться. Пусть меня обглодают до костей.
Боль переполняет меня.
Я открываю глаза и оказываюсь в металлическом кресле.
Я ору и бью руками, головой и ногами, чтобы стряхнуть птиц, но они исчезли, хотя я все еще чувствую их перья на затылке, когти в плече и свою горящую кожу. Застонав, я прижимаю колени к груди, зарываясь в них лицом.
Рука касается моего плеча, и я отмахиваюсь кулаком, попадая по чему-то твердому, но мягкому.
– Не трогай меня! – всхлипываю я.
– Все закончилось, – произносит Четыре.
Рука неловко гладит меня по волосам, и я вспоминаю, как отец гладил меня по голове, целуя на ночь, как мать касалась моих волос, подстригая их. Я провожу ладоням и по рукам, смахивая перья, хотя знаю, что никаких перьев нет.
– Трис.
Я раскачиваюсь назад и вперед на металлическом кресле.
– Трис, я провожу тебя в спальню, хорошо?
– Нет! – рявкаю я.
Я поднимаю голову и сверкаю глазами, хотя ничего не вижу сквозь пелену слез.
– Они не должны меня видеть… в таком состоянии…
– Да успокойся уже. – Он закатывает глаза. – Пройдем через заднюю дверь.
– Мне ни к чему, чтобы ты…
Я качаю головой. Мое тело дрожит, и я чувствую такую слабость, что не знаю, смогу ли стоять, но я должна попытаться. Я не могу оказаться единственной, кого придется провожать в спальню. Даже если меня не увидят, все равно рано или поздно узнают, будут судачить…
– Чепуха.
Он хватает меня за руку и выдергивает из кресла. Я смаргиваю слезы с глаз, вытираю щеки тыльной стороной ладони и позволяю отвести себя к двери за компьютерным экраном.
Мы молча идем по коридору. В сотне ярдов от комнаты я вырываю у него руку и останавливаюсь.
– Зачем со мной так поступили? – спрашиваю я. – В чем смысл? Я не подозревала, что обрекаю себя на недели мучений, когда выбирала Лихость!
– Ты думала, преодолеть трусость будет легко? – спокойно спрашивает он.
– Преодоление трусости здесь ни при чем! Трусость – это то, как ты ведешь себя в реальной жизни, а в реальной жизни никакие вороны не заклюют меня до смерти, Четыре!
Я закрываю лицо ладонями и рыдаю.
Он ничего не говорит, просто стоит рядом, пока я плачу. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы успокоиться и снова вытереть лицо.
– Я хочу домой. – Я еле ворочаю языком.
Но домой мне уже не попасть. Либо я остаюсь здесь, либо отправляюсь в бесфракционные трущобы.
Он не смотрит на меня с участием. Просто смотрит на меня. Его глаза кажутся черными в тусклом коридоре, а губы сжаты в тонкую линию.
– Рационально думать, невзирая на страх, – это урок, необходимый каждому, даже твоей семье Сухарей. Вот что мы пытаемся тебе втолковать. Если ты не способна этому научиться, тогда убирайся отсюда, потому что ты нам не нужна.
– Я пытаюсь. – Моя нижняя губа дрожит. – Но у меня не получилось. У меня не получается.
Он вздыхает.
– Как по-твоему, сколько времени ты провела в галлюцинации, Трис?
– Не знаю. – Я качаю головой. – Полчаса?
– Три минуты, – отвечает он. – Ты справилась в три раза быстрее, чем остальные неофиты. Это что угодно, только не провал.
Три минуты?
Он чуть улыбается.
– Завтра у тебя получится лучше. Вот увидишь.
– Завтра?
Он касается моей спины и ведет меня к спальне. Я чувствую кончики его пальцев сквозь рубашку. Их бережное прикосновение заставляет меня на мгновение забыть о птицах.
– О чем была твоя первая галлюцинация? – Я бросаю на него взгляд.
– Не столько о чем, сколько о ком. – Он пожимает плечами. – Неважно.
– И ты преодолел этот страх?
– Пока нет. – Мы подходим к двери спальни, и он прислоняется к стене, засунув руки в карманы. – Возможно, никогда не преодолею.
– Так значит, страхи не покидают нас?
– Иногда покидают. Иногда на их место приходят новые. – Он продевает большие пальцы в петли для ремня. – Но цель не в том, чтобы стать бесстрашным. Это невозможно. Цель в том, чтобы научиться сдерживать страх, освободиться от него, – вот в чем цель.
Я киваю. Я привыкла думать, что лихачи бесстрашны. По крайней мере, они кажутся такими. Но, возможно, то, что я считала бесстрашием, – на самом деле умение сдерживать страх.
– Как бы то ни было, твои страхи – редко то, чем кажутся на симуляции, – добавляет он.
– В смысле?
– Ну, ты действительно боишься ворон?
Он улыбается мне краешком рта. От улыбки его глаза теплеют настолько, что я забываю о том, что он мой инструктор. Обычный парень, который болтает о пустяках и провожает меня до двери.
