– Ого... – проговорил Вовка, вылезая из такси, когда его взгляд попал на огромную темно-серую маску, высеченную из мрамора. – А это кто?
Бондарь, расплатившись с таксистом и выслушав извечное «Grazie, signore, buon viaggio a tutti!»[11], взглянул на странное изваяние и что-то неопределенно хмыкнул.
– Неприятная рожа... – мрачно прокомментировал Юра, подхватив сумки, свою и Тамарину. – Впрочем, посимпатичней химер на соборе...
– Давайте поторопимся, не опоздать бы нам. – Бондарь направился к автоматическим стеклянным дверям. Компания двинулась за ним, стараясь не отставать.
Попав в огромное гулкое нутро вокзала, Вовка принялся разглядывать витрины многочисленных магазинчиков с игрушками, сувенирами и разными экзотическими товарами в дорогу. Понять предназначение некоторых из них не смог не только Вовка, но и Стас. Юра посмотрел вокруг, поднял глаза к уходящему ввысь потолку и вновь подивился странности архитектуры – бессмысленная тяжеловесная игра большими объемами, по всей видимости, должна была символизировать мощь власти фашистской империи Муссолини.
– Давайте-ка разделимся, – предложил Бондарь, – мы с Вовой и Юрой пойдем купим билеты, а вы пока уточните с какого пути отходит наш поезд, – он протянул Тамаре лист бумаги, на котором было отпечатано:
Interregionale 2037; Milano Centrale: 07:10 Livorno Centrale: 11:33
– Он идет до Ливорно, поэтому обязательно посмотрите во сколько мы будем проезжать Пизу. В нашем случае главное – не проехать.
Тамара и Стас отправились к большому табло с расписанием, а Бондарь и Вовка встали в очередь к одной из касс. Юра стоял рядом. Сзади подошла пожилая итальянская чета. «Che bello bimbo, no?»[12], – произнесла итальянка, взъерошив Вовке макушку.
– Что? – опешил Вовка от неожиданной ласки.
Бондарь что-то ответил по-итальянски, отчего пара заулыбалась, а пожилая синьора энергично закивала головой, украшенной затейливой, но со вкусом, прической.
– В этой стране, – пояснил Бондарь Вовке, – сильно развиты три культа: детей, стариков и домашних животных. Этим категориям населения разрешается практически все.
– Превосходная страна... – голосом Донны Розы объявил Юра. Он хотел добавить еще что-то про диких обезьян, но в этот момент место у окошечка кассы освободилось.
Бондарь получил от кассира продолговатые листы билетов, спрятал сдачу в бумажник и, пожелав пожилой паре «Buon viaggio!»[13], троица направилась навстречу Стасу и Тамаре. Вовка шел немного позади, рассматривая интерьер вокзала и пытаясь сопоставить его с привычным Казанским, с которого они всегда уезжали с отцом на дачу. С отцом... Воспоминание об отце вызвало новый прилив тоски, которую Вовка все эти дни тщательно пытался загнать куда-нибудь поглубже, на дно души. Иногда это получалось. Если днем. А ночами приходилось зарываться лицом в подушку, чтобы рвущимся наружу плачем не разбудить Стаса.
– Чего загрустил? Ну-ка, пихай в пузо! – у Тамары в руках был огромный вафельный рожок с разноцветным мороженым. Вовка благодарно блеснул глазами, улыбнулся и со знанием дела принялся за рожок. За короткое время пребывания в Италии он успел отточить технику поедания рожков почти до совершенства.
– Третий путь, – сказал Стас, – отправление в семь часов десять минут. До Пизы ехать чуть больше четырех часов.
По светящимся над перронами табло нужный путь нашли без труда. Из некоторых окон уже стоящего на перроне поезда выглядывали пассажиры и оживленно переговаривались с провожающими. Выбрав вагон второго класса с эмблемой перечеркнутой сигареты возле двери (вагон для некурящих), путешественники по маленькой металлической лестнице вошли внутрь и прошли немного по коридору, пока не нашли свободное купе. Бондарь отодвинул стеклянную дверь с занавесочками. Шесть мягких кресел стояли друг напротив друга – по три у каждой стены. Вовка быстро забрался к окну и, облокотившись на столик, принялся доедать уже изрядно подтаявшее мороженое. Поезд мягко тронулся.
– Поверьте, друзья, второй класс в итальянских поездах ничем не хуже первого, – провозгласил Бондарь, улыбнулся и добавил. – Ап!
Движением заправского фокусника он вынул из сумки двухлитровую бутыль красного домашнего вина, несколько прозрачных пластиковых стаканов, аккуратно нарезанный хлеб и полголовки превосходного апульского сыра. Ответом ему было одобрительное «У-у...» мужской части компании и упрекающее «В такую рань?» со стороны женского меньшинства. А также невразумительное мычание Вовки, пытающегося высосать остатки содержимого вафельного рожка через нижнюю часть конуса.
Поезд «Милан – Ливорно» мягко мчал вниз по итальянскому «сапогу», совершая редкие короткие остановки. Тогда из окна можно было видеть маленькие уютные вокзальчики. Некоторые из них были начала века с чугунными скамейками и желтым колоколом на станции. Когда городские и сельские пейзажи сменились горными, а содержимое бутылки уменьшилось на треть, Юра, меланхолично жуя сыр, заметил:
– На фоне провинциальных итальянских вокзалов можно без особых переделок снимать кино в стиле Феллини и Бертолуччи. Надо только почитать, как это делается.
– Этому, вообще-то, учатся не один год, – заметила Тамара, – но при твоих талантах, я уверена, можно освоить кинематографию и за месяц.
Юра смутился, поняв, что крыть нечем, вздохнул, и взялся за бутылку, чтобы долить себе в стакан еще вина. В этот момент в купе включилось освещение, а пейзаж за окном внезапно погрузился во мрак. Поезд вошел в горный тоннель.
– Куку. Въехали... – сообщил Вовка
– Надеюсь, нас не постигнет участь нашего общего трехвагонного знакомого...
– сказал Стас.
На этих словах поезд вдруг затормозил. Не резко, но довольно решительно. Тамара, поднявшаяся с кресла, чтобы посмотреть поближе, что делается за окном, потеряла равновесие и грациозно повалилась на сидящего перед ней Юру. Даже не мечтавший о таком счастье Юра от неожиданности вульгарно подавился куском апульского сыра, который до этого смаковал с большим упоением. Хохот неуклюже обнимаемой им Тамары слился с его неистовым кашлем и гулкими ударами по спине – Стас решил помочь подавившемуся другу единственным известным ему способом.
Поезд остановился.
– Пардон, мадам, – смог, наконец, хрипло пробормотать Юра, не торопясь, однако, выпускать все еще смеющуюся Тамару из своих объятий. Собственно, она и сама не спешила подниматься. – Стас, инквизитор, дорвавшийся до работы! Ты же не коврик выколачиваешь... Кха... Кха.
– Нет, ну вы видели! Я его, можно сказать, от смерти спас! Да я... кстати, а почему мы стоим?
– Понятия не имею... Для тоннелей и мостов это редкость, – ответил Бондарь и, щелкнув выключателем у двери, погрузил купе в синеватую полутьму. Все вплотную приблизились к окну. Тоннель освещался слабым рассеянным светом.
