- Не робейте, доктор, он у нас вообще грубиян, - и я похлопал его по плечу.
Потом началась ежедневная, скучная рутина: просмотр медицинских карт пострадавших и жертв Презента, анкетирование и медосмотр живых. Так пролетела неделя. " ЧП" больше не случалось. Я чувствовал, что запал Фишера идет на убыль. Он уже не сидел до утра над картами и справочниками, не сверял бесконечные графики и психограммы пострадавших, бормоча что-то себе под нос и делая бесконечные выписки. Он уже не пялился целыми часами в компьютер, поминутно меняя и меняя на экране все новые и новые данные. Осенило его на девятый день.
- Френк, я, кажется, нашел! - Глаза его сияли торжеством, в правой руке он сжимал ворох исписанных круглым старательным почерком листков. - Я построил график несчастных случаев.
- И что?
- Получается синусоида периодичностью в две недели. Сам пик длиться два дня, вернее - двое суток.
- Ну, это я знаю, - я поневоле рассмеялся.
- Почему же вы мне этого не сказали?! - парень явно обиделся.
- Понимаешь, - я чуть не силком усадил его на диван. -Здесь явно нужен новый подход, свежий взгляд. Я бы мог тебе сразу про периодичность, но... Хорошо что ты сам дошел до этого. И еще. Нужно найти причину этой периодичности, вот где ключ ко всей этой чертовщине.
Прошло еще четверо суток, подошла очередная пиковая ситуация и вот... Это был Пикеринг. Он умудрился повеситься на решетке вентиляционного люка в собственной комнате. Фишер был потрясен. Я часто стал заставать его в столовой разглядывающего то самое панно работы Косты Фалько. Там он мог сидеть часами. И вообще, Майкл спал с лица, его глаза уже не сияли тем рьяным блеском юношеского оптимизма, что бросился мне в глаза при нашей первой встрече. Он вздрагивал, если его неожиданно выводили из этого "столового" транса. Плюс ко всему он стал отчаянно бояться управляющего, мистера Дюринга, не упускавшего при встречах подпускать шпилек в его адрес, что-то вроде: "А, наш юный эскулап!", или: "Дармоед в белом халате".
Наконец Фишер пришел ко мне.
- Ты что-то сдал друг мой? - обратился я к нему.- Выглядишь усталым, похудел!
- А, - он махнул рукой. - Сплю плохо. Все время снится космос, эта планета... устал.
Майкл посидел немного молча, потом начал разговор о том, что его так терзало.
- Скажи, а тебя не мучат эти сны?
- Ты хочешь сказать именно этот сон?
- Ну, да, тот, что на картине в столовой?
- Было время, но я избавился от этого.
- Как?! - Он даже подпрыгнул в кресле.
Я открыл потайной шкафчик у изголовья и водрузил на стол перед ним бутылку виски. Фишер был явно разочарован.
- А я думал это что-нибудь медикаментозное.
- Слушай, Майкл. Почти все кто живет на астероиде, видят только один сон - этот! Можешь даже не проводить опрос, я его уже неофициально делал. В анкетах они это не указывают, боятся, что сочтут сумасшедшим и отправят на Землю. Но здесь, наедине со мной, они признавались в этом. Сон этот приходит постепенно, и вытесняет все обычные, нормальные сны. Есть одна гипотеза, достаточно дикая, хочешь послушать?
- Конечно.
- Тот парень, Робинс, он, так же как и Фалько, сошел с ума. Но гипотеза красивая, оцени. Якобы существовала некая суперцивилизация, небожители, нибелунги, боги. И однажды они построили супермозг, сверхмашину. Именно обломок этого монстра и есть наш Презент. Для того чтобы питать эту машину, подключили целую звезду, превратив ее в коллапс. И задали задачу, самую главную. И машина ее решила.
- И что же это за задача?
- Не догадываешься?
Майкл отрицательно мотнул головой. Я снял с книжной полки томик Шекспира, бросил ему на колени.
- Страница сорок пять, монолог Гамлета: "Быть или не быть..." Вот так-то, мой бедный Йорик.
- И как же она ее решила?
- Увы! Отрицательно: "не быть". Она взорвалась, покончила собой.
Я сел напротив его, откупорил бутылку, налил себе, жестом предложил ему. Фишер только отрицательно покачал головой.
- Френсис, вы верите в эту теорию?
- Не знаю, - я только пожал плечами. - Тут что-то с дальним космосом, какая-то энергия поступает извне, и Презент вспоминает свою последнюю, а может быть и свою единственную задачу. Вы замечали как тягостно в эти дни на душе? Все словно давит, подступает безысходность.
Он кивнул головой, оживился.
- А я, признаться думал, что это у меня у одного, боялся показаться смешным. Еще бы - психолог, а сам чуть с ума не схожу. Спасибо, Френсис, вы меня обнадежили. Я возьму этот томик, почитаю?
- Я вам его дарю Майкл, и постарайтесь хорошенько надраться, клянусь, это снимает все проблемы.
Он упрямо покачал головой, забрал Шекспира и ушел. Через три дня он улетел на Землю. А еще через месяц Фишер сделал свой сенсационный доклад на симпозиуме психиатров. Я видел эту запись, более чем эффектно. Выложив все то, что я ему рассказывал, Майкл объявил это абсолютной истиной, и заявил что жизнь, бытие и сознание ошибки природы и полная нелепость перед громадами времени и пространства. После этого он вытащил пистолет и на глазах ошеломленной публики пустил себе пулю лоб.
Мне даже его жалко, бедный мальчик. Но что делать, надо было кого-то принести в жертву. Мне уже далеко за сорок, еще года два-три и меня спишут подчистую, в запас. Далее мне маячит та жалкая подачка, что зовется пенсией. А я так жить не привык. Будь проклят тот день моего последнего отпуска, когда я умудрился спустить в рулетку все свои немалые сбережения! О, господи, сколько раз я уже проклинал то казино Лас-Вегаса, и гены моего буйного пращура! А Презент, как назло, считался самым безопасным местом во вселенной, много было здесь не заработать, переводиться опасно - не избежать медкомиссии. Но я то знал, что мой мотор уже барахлит, и значит - неизбежное списание на берег. Когда организованные мной несколько несчастных случаев не повлияли на руководства компании, я начал усиленно размышлять о том, что бы такого придумать необычного.
Случайно на Презент завезли блестящую библиотечку по психологии, я от скуки изучил ее и понял, как надо все это обставить. На основную идею меня подтолкнула космическая фантазия Фалько. Он действительно был гениальный художник, жаль, что его погубил "астросинтиз", самый мощный синтетический наркотик. Всего лишь сутки без дозы и ты сходишь с ума, что с ним и произошло. Что-то меня удержало тогда поставить истинный диагноз, хотя я единственный знал про эту слабость художника. Ну, а Робинс просто спился. Белая горячка, отнюдь не признак гениальности, увы. Но идею его я использовал на все сто. Помогло и знание техники. Переделав обычный передатчик, я превратил его в генератор низких частот и на ночь подключал его к аварийной ретрансляционной сети. Ухо этот звук не воспринимало, но мозг получал полный эффект "голоса моря", сводивший с ума матросов прошлых времен. Экспериментируя, я, каждый день потихоньку прибавлял нагрузку, пока не вычислил пик возможностей. Так получился этот двенадцатидневный цикл. Кроме того, я подключил к этой программе и наш "Центр Иллюзий". Я просто вмонтировал в фильм несколько надписей побуждающих к самоубийству. В любой сотне человек найдется два-три человека склонных к самоубийству. Прыжок этих шести придурков был очень эффектен. Но самой большой вершиной моего искусства были Морелли и Пикеринг. Они взбесили меня еще в транспорте своими плоскими шуточками по поводу моей бороды. Здоровья, веселья и наглости в них было на десятерых. Всего за год я из них сделал двух психопатов. Надо сказать, что я открыл в себе большие способности к гипнозу. Наверное, это от моего великого предка. Не мог же он одним словом и кулаком держать в повиновении эту банду убийц и насильников, какой была его команда. С Морелли я испробовал первый раз самое сложное - отложенный гипноз. Вечером он приходил ко мне, жаловался на сон. Я усадил его в кресло, провел сеанс внушения. А в обед следующего дня он положил свою голову под шнек собственного комбайна. С Пикерингом все было проще, я зашел к нему перед сном и он послушно проделал все, о чем я его попросил. Чем я горжусь? Я подавил в них самое исконное - инстинкт самосохранения.
