Теперь, с обнаружением следов жизни на другой планете, когда стало ясно, что Марс обладал атмосферой, схожей своими характеристиками с земной, что его поверхность покрывали моря и реки, что мы не одиноки — не были одиноки — во Вселенной, снова пробудился интерес общественности к космическим полетам. Ученые, вспомнив о загадке сгинувшего в черноте пространства зонда — по правде сказать, они вовсе не забывали о нем, однако обстоятельства заставляли заниматься иными делами, — принялись планировать экспедицию на Плутон исходя из того, что аппаратура по-прежнему несовершенна, значит, придется положиться на свидетельства людей.
Меня включили в состав экспедиции в качестве геолога, хотя зачем геолог на Плутоне, мне было ни капельки не понятно. Всего нас было трое, несмотря на то что, по мнению психологов, тройка — самое неудачное число. Двое объединяются против одного или игнорируют его, и потом в коллективе не прекращается борьба за то, кто окажется в большинстве; ведь кому охота оставаться предоставленным лишь своему собственному обществу? Однако наши отношения сложились иначе, мы неплохо уживались друг с другом, пускай даже среди нас и возникали порой известные разногласия. Срок в пять лет, который понадобился зонду, чтобы достичь Плутона, для нас сократился более чем наполовину, не только за счет увеличения мощности двигателей, но и по той причине, что пилотируемый корабль способен развить скорость, намного превышающую пределы безопасности при автоматическом режиме. Впрочем, и два года с хвостиком — весьма продолжительный период времени для тех, кто заключен в корпусе ракеты, мчащейся сквозь пустоту. Возможно, было бы полегче, когда бы в пространстве существовали ориентиры, по которым человек мог бы судить о продвижении звездолета к месту назначения, а так у меня, например, постоянно создавалось впечатление, что мы просто-напросто висим в пустоте.
Итак, нас было трое. Меня зовут Говард Лант; моими товарищами были химик Орсон Гейтс и инженер Тайлер Хэмптон. Да, мы неплохо уживались друг с другом, организовывали шахматные турниры — втроем-то! — которые проходили на должном уровне, чин чином, поскольку никто из нас не умел играть. Думаю, в противном случае мы бы рано или поздно переругались и перессорились. Кроме того, мы сочиняли похабные песенки и чрезвычайно довольные собой, распевали их во весь голос, при том, что все были начисто лишены слуха. В общем, какой ерундой мы только не занимались! Правда, нам полагалось проводить достаточно серьезные научные эксперименты и наблюдения, но главной своей задачей мы считали сохранение здравомыслия.
Когда корабль приблизился к Плутону, настало время перестать валять дурака. Мы отрывались от телескопов лишь затем, чтобы обсудить увиденное. Откровенно говоря, особенно обсуждать было нечего. Планета сильнее всего напоминала бильярдный шар. Ни тебе гор, ни долин, ни кратеров — абсолютно ровная поверхность. Точки? Ну разумеется, куда бы они делись? Мы насчитали в экваториальном поясе целых семь групп. При внимательном рассмотрении выяснилось, что на самом деле это какие-то сооружения. Звездолет совершил посадку неподалеку от одной из таких групп, причем посадка оказалась не столь мягкой, как мы рассчитывали. Поверхность планеты была необычайно твердой; тем не менее мы сели, да так аккуратно, что не поломали ни единого строеньица.
Меня часто просили и просят описать Плутон. Признаюсь сразу: подобрать нужные слова неимоверно сложно. Да, поверхность гладкая; да, там всегда темно, даже в светлое время суток. Солнце выглядит с Плутона этакой крохотной звездочкой, немногим ярче остальных, потому солнечный свет сюда не доходит и, естественно, не слепит глаза. Планета лишена воздуха и воды, на ней царит жуткий холод. Однако холод, с человеческой точки зрения, вещь относительная. Как только температура опускается до ста градусов Кельвина, человеку уже все равно, будет ли она понижаться дальше, особенно — если человек в скафандре с системой жизнеобеспечения. Без такого скафандра на Плутоне можно протянуть от силы несколько секунд. Вас погубит либо холод, либо внутреннее давление, — какая разница? Или замерзнуть приятнее, нежели разлететься перед тем на кусочки?
В общем, на Плутоне темно и холодно, воздуха нет, а поверхность планеты изумительно ровная. Но это лишь внешние признаки. Стоит взглянуть на Солнце, как понимаешь, в какую даль ты забрался, на самый край Солнечной системы, за которым — неизведанная бездна. Впрочем, не совсем так, ибо существует еще десятая планета, пускай в теории, но существует; и потом, не нужно забывать о миллионах комет, которые тоже принадлежат к системе, хотя настолько далеки, что вспоминают о них крайне редко. Потому можно уверить себя: дескать, какой же это край, если за ним кометы и гипотетическая десятая планета? Но рационализация, как правило, не выдерживает поверки практикой: доводы рассудка опровергаются тем, что твердят вам органы чувств. На протяжении сотен лет Плутон являлся чем-то вроде форпоста системы; и вот, Господи Боже, вы стоите на Плутоне, в невообразимом далеке от дома, и ощущаете громадность расстояния от Земли на собственной шкуре. Вы словно затерялись в пространстве или очутились в темном закоулке, из которого ну никак не выбраться на залитые светом широкие улицы.
Вы чувствуете не тоску по дому, нет, вам чудится, будто дома у вас никогда и не было, будто внезапно разорвались все и всяческие связи. Разумеется, постепенно свыкаешься со своей участью — по крайней мере, пытаешься свыкнуться, а получается ли — другой вопрос.
Мы вышли из корабля и ступили на поверхность Плутона. Первое, что удивило нас, — близость горизонта; на Луне он гораздо дальше. Мы сразу ощутили, что находимся на маленькой планете. Горизонт бросился нам в глаза даже раньше тех сооружений, что представлялись на фотографиях со спутника черными точками, тех, которые мы и прилетели исследовать. Да, сооружения или конструкции; слово «здания» к ним явно не подходило. Здания подразумевают замкнутое пространство, а здесь этого не было. Сооружения напоминали недостроенные купола: переплетение балок и опор, соединенных скобами и распорками. Впечатление было такое, будто кто-то взялся возводить их и не довел дело до конца. Всего конструкций насчитывалось три, причем одна значительно превосходила размерами две другие. Возможно, я несколько упростил картину: помимо балок и прочего, сооружения изобиловали деталями, которые, на наш взгляд, не несли никакой сколько-нибудь полезной нагрузки.
Мы постарались понять, что тут к чему. Для чего, к примеру, нужны канавки, испещрявшие поверхность планеты внутри сооружений? Канавки имели закругленные края и лично мне показались следами наподобие тех, какие оставляет в мороженом лопаточка продавца. Правда, какова должна быть лопаточка, если след от нее — около шести футов в поперечнике и три фута глубиной?
