– Куда мы летим? – спросил Филипп.
– Прыгаем. – Пилот кратко выругался, демонстрируя отношение к матчасти, а заодно к своей участи. – Разве это полет? На Третий контрольный.
Что ж, можно и на Третий. Хотя база «Ураган» сейчас, по идее, ближе к театру военных действий. Филипп замолчал. Болели глаза от мелькания воды. Тонированное стекло обзорного экрана с обидным правдоподобием отражало чересчур скуластое лицо с коротким носом, низкий лоб с крупной потной морщиной и широкий череп с журавлиным клином спутанных жестких волос, теснимым с флангов двумя залысинами. Плюс отросшая щетина, хронически воспаленные глаза, нарождающийся чирей на шее… Н-да-а… Не красавец.
И наплевать. Своей женщины нет и вряд ли скоро будет, а Джильде все равно…
Тьфу, подумал он, сердясь на себя. Кобель. Нашел время думать о девках!
Старик сдался, отпустил на волю всего в сорока милях к северу от Гольфстрима. Воздуха, правда, не дал, и Филипп, понимая, не стал настаивать. Вверх, скорее вверх – но наверху двое суток бушевал тайфун, обычный в это время года, и не позволил подняться к поверхности, заставил дышать кислым смрадом, уже не поддающимся никаким регенераторам, по-рыбьи разевать рот, цепенеть в полуобмороке углекислотного отравления…
Но удалось переждать и всплыть. И удалось ожить, впустив в капсулу скверный воздух Капли. Это главное. А потом – позвать на помощь и ждать.
Ждать пришлось совсем недолго – эфир словно взорвало запросами с Третьего контрольного. А потом: «Держитесь… Высылаем… Обеспечим…» Неужели потери в опытных глубинниках столь велики?
Сам не зная зачем, он задраил люк снаружи, прежде чем бросить сочащийся по швам «Нырок». Из воды торчала только рубка – и еще будет торчать день-два, медленно погружаясь по мере набора воды, пока не уйдет в океан навсегда. На глубине километров в двадцать, не больше, капсулу раздавит – со стороны это похоже на небольшой взрыв, – и уже значительно глубже, вблизи границы Вихревого пояса, а то и в нем самом, раздавит реактор, хаос течений разнесет топливо по всей Капле, отчего изотопный состав морских солей изменится на исчезающе малую величину.
Наплевать.
Идет война. Скорее всего, достаточно быть как все и не слишком молоть языком, и после победы забудется предвоенная дурь и подлость – попытка бросить наживку северянам, неудавшееся убийство Лейфа, глупые подозрения покойного Андерса…
А если это и не так – все равно. Поступай как должно, и будь что будет. Права остаться вне драки у меня нет.
Я их прощаю. Потому что иначе не прощу себе. Граф Монте-Кристо…
Филипп закрыл глаза. Сколько мучений – и как просто оказалось принять решение! Идет война. Авиация, поднятая с субмарин-маток, наносит удар за ударом. Южнее пятидесятой параллели противоположного полушария все, что не сумело вовремя погрузиться, от капсул и ничтожных «плавучих блюдец» до плотов-баз, на которых могла бы свободно порезвиться танковая рота, уже перестало существовать. Но враг еще кусается. Тяжелая ракета с узкими, как плавники тунца, крыльями рыщет над океаном, то прижимаясь к самой зыби, то свечкой уходя в высоту в попытках не попасть под антиракету или лазерный импульс. В какой-то момент ее корпус лопается, словно скорлупа перезревшего ореха, и в океан рушится длинная глянцевая торпеда – возможно, без ядерной силовой установки, с ничтожным запасом хода, но не менее чем мегатонной головкой. На направлении главных ударов подлодки идут так густо, что она может уничтожить сразу две, а то и три цели.
Нет войны без потерь. Но так или иначе северяне получат свое, давно ими заслуженное.
А чужак с А-233?
Почему в этом мире нет простых ответов?
Пилоту достаточно ЗАХОТЕТЬ, чтобы боеприпас ушел с подвески. Слишком многое мы можем сделать, стоит нам лишь захотеть. И я этого хотел. Много раз. Пока, наконец, однажды не захотел такого, чего конструкция флайдарта не смогла выдержать – и бесконечно долгое кувыркание, мелькнувшие за фонарем кабины отломленные плоскости, выявленный медкомиссией синдром Клоцци и позорная отставка по непригодности… А потом, уже на Прокне, я, храбрясь, просил выпустить меня в полет таким, как я есть, без накачки медицинскими снадобьями – и Поздняков, похлопав меня по плечу, сказал значительно: «Нельзя, Искандер, нельзя этого», – и я не решился оспорить…
Хотеть и решиться – это разное.
Филипп вздрогнул так, что пилот с опаской покосился на него, и тогда он легонько усмехнулся и кивнул, показывая: ничего страшного, это только сон. Со всяким бывает. Глупый сон и ничего больше.
* * *
Субэкваториальные контрольные посты – в некотором роде плавучие аналоги сухопутных погранзастав – схожи друг с другом, и лишь опытный глаз может издали различить их по малозаметным особенностям конструкции. Плот как плот, круглый, как тарелка, и очень большой. Но Третий, точно. Сразу узнал. Вон полощется флаг на длиннющей мачте, гнет ее в дугу, вон борт изъязвлен следами желтого прилива двухгодичной давности – это еще без меня было, а вон кое-как восстановленная надстройка, о которую полгода назад при заходе на посадку разбился вдребезги учебный флайдарт – это уже при мне, сам видел.
Пилот не приводнил «попрыгунчика» у причала – посадил прямо на флайдром, на резервную полосу, словно я не штрафник, вчерашний полупокойник, а невесть какая шишка с начальственным мурлом. Не успели мы с пилотом нацепить фильтры и откинуть фонарь, вижу: бегут к нам. Даже интересно стало. Впереди всех поспешает некий долговязый штатский, аж взопрел на бегу, и его рожа кажется мне смутно знакомой. Где-то я его видел, уж не на Поплавке ли?
И как приблизился он, так я и вспомнил: Челлен… нет, Шелленграм из отдела Перспективного Планирования. Тот самый, что пялился на меня, как на диковину какую, на уступе флайдрома, когда меня вывез с Пятнадцатого поста покойный Глист…
А теперь, как видно, прилетел по мою душу. Вот и переполох в эфире, вот и необычайная скорость моего спасения прояснилась – лучше не надо. Размечтался о нормальной службе, дурак!
Ох, чую, зря я не остался у старика на Сонной субмарине! Беседовали бы сейчас, пили самогон, а ржавые торпеды оберегали бы наш покой почище собачьей своры…
Жду. Жарко, тени нет. Бежать? С плота не убежишь, да и некуда. Ладно, не будем трепыхаться раньше времени, не доставлю я им этого удовольствия. Кто вообще такой этот Шелленграм? Ведущий эксперт отдела Перспективного Планирования… шишка выше среднего размера, ну и что? При чем здесь перспективное планирование? Какое я к нему имею отношение? Если только весь этот отдел сверху донизу не рядовое подразделение контрразведки, что очень может быть.
Гляжу: перешел на трусцу господин ведущий эксперт, потом и вовсе на шаг. Обогнали его и, понятно, подлетают прямо ко мне два рыла из корабельной полиции. Их и в форму одевать не надо – по мордам сразу видно, кто они есть. Пилот на всякий случай, будто невзначай, отошел за «попрыгунчик», да только не пилот их интересовал. Я опомниться не успел, как мои локти оказались выше затылка, глаза уперлись едва ли не в посадочную полосу, а афедрон смотрит кверху, дразнит какой-то флайдарт, делающий посадочный круг.
И слышу:
– Отставить. Отпустите его.
Негромко так, но веско. Видно, привык командовать господин эксперт. Повиновались рыла.
– Следуйте за мной.
Следую. Не к борту, а наоборот, что уже хорошо: значит, расстреляют меня не прямо сейчас. Мимо ремонтных стапелей, мимо садков, кишащих крилем, мимо памятной надстройки, мимо мачты с хлопающим флагом… Впереди господин эксперт, за ним я, по обе стороны от меня – рыла, а сзади подоспел и семенит кругленький майор корабельной полиции, еле дышит и даже не покрикивает, над черной фуражкой столб горячего воздуха, из-под козырька ручьи текут. А вот господин ведущий эксперт вроде бы и не вспотел, и с дыхалкой все в порядке, словно и не бегал.
Мимо реакторного колодца, мимо гауптвахты, мимо ракетных шахт…
Не поверил я глазам, когда мы дошли до верхнего жилого отсека, где обитает только высшее начальство поста и такие гости, как этот Шелленграм, и здесь встали на якорь. А уж потом не поверил ушам:
– Оставьте нас вдвоем. Можете быть свободны.
Вот этого полицейские ожидали еще меньше, чем я. Только рыла растерялись молча, а майор попытался возражать, но господин эксперт сунул ему под нос какую-то бумагу – он и завял. Я даже пожалел, что я не эксперт.
– Следуйте за мной. – Это он мне.
Каюта на плоту – не кубрик на субмарине. А таких роскошных апартаментов я и на Поплавке не видел. Спальня Джильды в сравнении – вонючий чулан. Хорошо устроился ведущий эксперт, местное начальство расстаралось на всякий случай.
– Зайдите в санблок, лейтенант. Приведите себя в порядок.
И я молча иду, моюсь и бреюсь. Вытираюсь крахмальным полотенцем! Щедро мажу кремом воспаленную кожу! Сибаритство и разврат. Что бы все это значило?
